Шрифт:
— Будем считать, что вы так и поступили, — сказал Борцов, принимая конверт. Уголки его губ тронула короткая усмешка.
Подполковник надорвал конверт, вынул из него сложенный пополам лист нелинованной бумаги и стал молча читать.
«Уважаемый господин гауптман!
Прошло более двух месяцев, как Вы отправились в части переднего края с тем, чтобы в подходящий момент оказаться за спиной у русских. Ныне в далеком и враждебном нам тылу Вы ведете нелегкую, полную непредвиденных опасностей борьбу. Стоит ли говорить о том, как этот поступок возвышает Вас в глазах Ваших начальников и друзей. Уже одна Ваша готовность к тяжелым испытаниям, если хотите — к самопожертвованию. Во имя нашей грядущей победы — есть не что иное, как подвиг. Однако мы уверены, что самые блестящие Ваши успехи еще впереди.
Как лицо, особо заинтересованное в осуществлении Вашей миссии, более того — ответственное за ее результаты, я нахожу уместным лишний раз выразить свою уверенность в том, что через все испытания на добровольно избранным пути Вы пронесете солдатское мужество, верность своему долгу и неизменную любовь к фюреру.
Все мы здесь ежеминутно будем помнить о Вас, господин гауптман, и с истинным усердием молить Бога, чтобы он послал вам только удачу. Что же касается моей личной привязанности к Вам, то ее не ослабят ни расстояние, ни разделяющая нас фронтовая линия. Ее уже сегодня пересечет самолет с людьми, которые должны быть Вам хорошо известны. Кроме настоящего письма Вам доставят деньги — сто тысяч рублей — для оплаты услуг сотрудничающих с нами русских.
По возможности немедленно информируйте меня о том, какие меры принимаете для создания в глубоком подполье сети резидентур и опорных пунктов. Нашему командованию срочно нужны свежие, достоверные сведения о противнике. Их сбор необходимо вести уже сейчас, до завершения перебазирования в район северо-западнее Минска. Точные координаты своего нахождения сообщите немедленно.
В ваше полное распоряжение направляю радиста Ганса Деффера. Он — ас эфира.
Желаю успеха.
Хайль Гитлер!
Искренне Ваш "Профессор"».
— Подписал лично Баркель, — объявил вслух Борцов, признавший почерк начальника абверкоманды.
Радист наконец-то вспомнил о посылке, зажатой подмышками. Поскольку лично для него самая трудная часть встречи, как он понял, была позади, ефрейтор позволил себе несколько расслабиться.
— Господин подполковник, — обратился он уже без прежней скованности, — тут еще и передача для гауптмана. Кое-что из съестного, да и для настроения, — ефрейтор, сделав над собой некоторое усилие, изобразил на лице подобие улыбки.
— Будем считать, что посылка до адресата не дошла, — сказал подполковник. — Советую вам вручить ее лесным зверюшкам…
— А как поступите с рацией?
— На рации будете работать, — ответил подполковник без тени сомнения, удостоив Деффера продолжительного взгляда.
В этот самый момент совсем рядом с палаткой раскатисто прозвучало опаринское «Хальт!». Вслед за окриком полоснула автоматная очередь. Поняв, что могло произойти, ни слова не говоря, Корнеев вылетел из палатки. Радист побледнел, догадавшись, что и этот окрик, и выстрелы имеют прямое отношение к его напарнику.
— Ваш спутник решил немного побегать, — сказал Борцов, обращаясь к радисту. — Надеюсь, вы не совершите такой глупости? Будет благоразумнее посетить нашу кухню, а то вы вон какой худющий, кожа да кости…
Глава двенадцатая
«Итак, первый блин комом! — сокрушался Самородов, направляясь по срочному вызову к начальнику поисковой группы. — И уж кто бы другой, а то Опара. Лучший стрелок! Снайпер!… Не ожидал. От него не ожидал. Что ни говори, а конспирацию провалил. Подвернулся же ему на язык этот "черт!". Вроде бы сущий пустяк, а что в итоге? Чэпэ!»
Капитану казалось, что он предусмотрел все. В наряд назначил лучших. Начеку держал тревожную группу. Сам глаз не смыкал. Только бы встречу не проморгать. Встретили, привели, а что дальше?… Из-под самого носа убег!
Борцов поджидал казнящего себя пограничника в палатке, служившей ему и рабочим кабинетом и комнатой отдыха. Комфорт лагерный: стол из неструганых досок, пара табуреток, раскладушка. Начальника заставы встретил у входа. Спокойно выслушал рапорт. Собственно, в нем не было ничего нового, ибо контрразведчик уже знал, что беглец пойман.
— Ну а какой из этой истории возможен вывод? — спросил Борцов, предложил капитану присесть.
— Вам, товарищ подполковник, виднее, — начал было и осекся.
В глазах подполковника промелькнула холодная искорка.
— Что, у вас вся застава так считает? — спросил он, слегка повысив голос. — Или только ее начальник? Подполковнику виднее… А почему вам, да и тому же Опаре не виднее?
— Ефрейтор уже признал свою вину. Раскаивается…
— Да погодите вы с поиском правых и виноватых. В этом ли сейчас дело. Не вернее ли сначала разобраться в сути происшедшего. Что стало причиной чэпэ? Почему уже находившийся в наших руках лазутчик вдруг пустился в бега? Кстати, где он сейчас?
— Под усиленной охраной, товарищ подполковник.
— Больше не рванет?
— Никак нет. Я двух часовых к нему приставил, а дозоры усилил.
— С перепугу, что ли?
— Уж очень он опасен. Мог бы всю обедню нам испортить.
— Да, мог бы. — Борцов помолчал и вдруг расхохотался. — Вон вы как… Оказывается, теперь и вам виднее. Давайте же посмотрим, в чем корень случившегося.
Но тут неожиданно и, как казалось, совсем некстати, рассмеялся Самородов.
— Точно так и было, — успокоясь, сказал капитан. — Корень в самом корне.
— То есть, как понимать вас? Что это за абракадабра?
— Да нет тут никакой абракадабры… Опара, когда их вели, шел впереди. «Гости» все принимали пока за должное. На полпути Опаре попался под ноги корень сосны, вылезший на тропу. А было еще темно, разве заметишь. Ну, и ефрейтор поддел его, да так, что еле на ногах удержался. Тут-то он и вспомнил «черта». А за спиной шагал этот курьер. Конечно же он сразу сообразил, к кому попали.
— Значит, виноват злополучный корень? Вы так решили?