Я попытался еще раз заявить, что со мной поступили в нарушение всех божеских и человеческих законов, но понял, что это совершенно бесполезно и что лучше подождать более благоприятных обстоятельств, чтобы добиваться возвращения свободы.

Уже почти все рабы поспешно отправились в положенные им места на работу. На дворе остались только женщины. Одни из них стали вертеть ручные жернова, другие затопили очаг, устроенный под открытым небом для приготовления пищи; над огнем висели на высокой перекладине большие медные закопченные котлы. Слышно было, как где-то поблизости дробили молотами руду…

В дальнем углу двора пара волов, может быть, те самые, что доставили нас из Диоскуриады, вращали огромное скрипучее колесо под наблюдением сгорбленного и высохшего, как пергамент, старика. Оно приводило в действие сложное винтообразное приспособление, изливавшее воду в желоб, по которому струя стремительно летела в решето, где несколько рабов промывали раздробленную руду. Я читал у какого-то автора, что извилистые ходы в рудниках порой упираются в подземные реки и тогда приходится откачивать влагу, используя ее для промывки золота. Для такой цели и соорудили здесь водоотливный винт, изобретение хитроумного Архимеда Сиракузского. Но сейчас мне было не до поразительных чудес человеческого гения, да и не нашлось времени долго рассматривать окружающие предметы. Каст и один из молчаливых стражей с копьем в руках повели меня, подталкивая пинками, в грозившую черным провалом пещеру. Вскоре я убедился, что здесь находится вход в самый глубокий из рудников.

Мы быстро спустились по выбитым в камне ступенькам и очутились в темноте.

– Следуй за мной, – приказал Каст, и я, подавленный всем, что случилось, покорно поплелся по подземному проходу.

Чувствовалось, что земля постепенно опускается под ногами.

Мало-помалу мои глаза привыкли к мраку, и я мог рассмотреть, что справа и слева чернели глубокие пещеры, в которых копошились люди. Они занимались тем, что долбили горную породу, ударяя деревянным молотом по железному клину, и кусок за куском отбивали камень. Эти несчастные скорее напоминали скелеты, чем живых людей, и почти все трудились полуголыми, обливаясь потом и тяжко дыша.

Нас встретил какой-то человек, очевидно наблюдающий за работами, и что-то сказал Касту. Тот повлек меня в одну из длинных галерей, в конце которой при свете масляного светильника в глиняной плошке работали двое – человек с курчавой головой и редкой бороденкой и бледный мальчик лет десяти. Каст поговорил с курчавым, и тот даже изобразил на лице что-то вроде улыбки, а затем поманил меня рукой. Неожиданно он произнес по-гречески:

– Будешь со мной долбить руду.

Каст стоял и ждал, чтобы посмотреть, как я примусь за работу. Курчавый раб, несмотря на весь ужас положения, оказался словоохотливым человеком.

– Меня зовут Циррат. Так меня и зови. А теперь возьми кирку и ударяй ею изо всех сил в скалу, чтобы пробить ход к руде. Когда проход будет достаточно широким, мальчик пролезет в него и скажет, есть ли там золотоносная жила. Он обучен этому делу. А потом куски руды дробят и промывают. Таким образом в песке находят драгоценные крупинки золота. Не так ли поступает с нами и жизнь?

Мне не хотелось браться за кирку, но Каст с ненавистью ударил меня ногой в колено. От боли я упал.

– Понял, что тебе сказано? Или берегись бича! А если будешь сопротивляться, наденем на тебя цепи.

Я взял кирку и со злобой сделал несколько ударов. Во все стороны полетели осколки камня.

– Так и работай, а если не сделаешь положенного урока, тебе не миновать жестокого наказания. Потом мы выжжем тебе на лбу клеймо горячим железом, чтобы у тебя пропала охота думать о глупостях.

Когда он ушел, я спросил человека, называвшего себя Цирратом:

– Кому принадлежат эти рудники?

– Их взял на откуп у местного владетеля какой-то богатый римлянин, житель Саталы.

– Давно ты страдаешь здесь?

– Скоро два года.

– Недавно.

– Не говори так! – простонал он, всматриваясь в глубину галереи, чтобы убедиться, не приближается ли Каст. – Больше двух лет редко кто выдерживает здесь. Надсмотрщики бьют нас немилосердно. Пощады нет ни для кого. Ни праздников, ни передышки. Пока не погаснет этот светильник, мы будем с тобою долбить камень. А он горит двенадцать часов. Потом на наше место придут другие.

– А еда?

– В полдень принесут немного пищи.

Я рассмотрел теперь, что вся спина у Циррата была исполосована багровыми рубцами.

– Как же можно вытерпеть это? – спросил я с негодованием. – Не кирки ли в наших руках?

– Тише! Если такие слова услышит Каст, ты пропал.

– Лучше умереть, чем жить так.

– Еще хорошо, что мы можем с тобой разговаривать без свидетелей, – это облегчает душу. А там, где работает много рабов, неизменно стоит надсмотрщик с бичом и нещадно бьет каждого, кто промолвит лишнее слово.

– Тяжко! – вздохнул я.

– Тяжко, – повторил Циррат, – и нет конца нашим мукам.

Как бы в подтверждение этих слов где-то по соседству раздался вой, от которого кровь стыла в жилах.