С наступлением сумерек, когда город был во власти разнузданных наемников, Антонин въехал в главные ворота, распахнутые для него телохранителями. Зловеще пылали факелы, над крепостью стояло зарево пожаров, и улиткообразный храм чернел на розовом фоне апокалипсическим видением. В пурпуровом палудаменте, на любимом своем вороном каппадокийском жеребце, озаренный багровым отблеском пожара, в сопровождении друзей и верных до гроба скифов, не удержавшись от того, чтобы надеть на чело лавровый венок из золотых листьев, Каракалла медленно ехал по улицам, заваленным трупами.

Я тоже пробрался в крепость. Улицы в Арбеле узкие и извилистые, как во всех восточных городах, куда еще не проникли колонны греческих храмов. Повсюду на моем пути попадались тела убитых воинов. Рядом лежали римские легионеры и парфяне, женщины, даже дети, и порой у трупа убитой матери плакал несчастный младенец. Уже в воздухе тошнотворно и сладковато пахло быстро загнивающей человеческой кровью. Толпы победителей бродили из дома в дом, ссорясь из-за добычи. Император увидел, как из одного разграбленного жилища вышли два воина. Они старались вырвать один у другого мех с вином и оглашали воздух бранью, на какую способны только солдаты сирийских легионов.

Каракалла подъехал к спорившим:

– Чего не поделили, товарищи?

Воины узнали императора, и один из них завопил:

– Август, разреши наш спор!

– Не август, а товарищ ваш…

– Ладно, товарищ… Пусть он отдаст мне мех! Это я нашел его в погребе.

Приятель урезонивал его:

– Баранья голова! А кто убил парфянина? Ты или я?

– Поступите по справедливости, – ухмыльнулся император.

– Как же нам поступить?

– Разрубите мех пополам мечом.

Воины бессмысленно смотрели на Августа. Но один из конных скифов ударил в мех копьем, и вино брызнуло из него чернеющей струей.

Один из солдат поспешил заткнуть отверстие пятерней и заорал:

– Погубил вино, проклятый скиф!

Но его приятель вырвал мех и жадно припал устами к дырке, обливаясь вином.

Где-то здесь действовал и старый Маркион, на щите которого в тот день прибавилась еще одна крепость, будто сложенная из кубиков, какими играют дети, и рядом с нею – два носатых человечка, таких веселых по виду, что трудно было предположить, что они изображают трупы убитых врагов. Но в эти ужасные часы, когда осадные башни вплотную подошли к стенам крепости и воины уже поднимались на них, случайной стрелой был смертельно ранен Цессий Лонг. Я находился неподалеку и видел, как парфянская стрела, точно упавшая с небес, вонзилась легату в горло у самого обреза панциря. Среди невероятного замешательства центурионы сняли тяжкое тело начальника с коня и осторожно положили раненого на землю, прикрывая его щитами. Изо рта у легата хлынула кровь. Однако у старика хватило мужества прохрипеть:

– Кажется, я кончил свои дни…

Уже давно темнота покрыла человеческие подвиги и злодеяния. Схватки в городе прекратились. Когда Корнелин, Аций и другие трибуны разыскали тот госпиталь, в который унесли Лонга, и отправились к своему военачальнику, я украдкой пошел за ними. Шатер был поставлен вдали от городских стен. Около раненого хлопотали Александр и еще один легионный врач, по имени Иосиф, тоже родом из Антиохии. Легата положили на ложе, и он лежал, залитый кровью, с закрытыми глазами. Грудь его высоко поднималась от судорожного дыхания. Корнелин с тревогой посмотрел на врачей.

– Возможно ли его спасти? – шепотом спросил он.

Александр отрицательно покачал головой.

Антиохийский медик в ответ на вопрошающий взгляд трибуна в сомнении скривил губы. Но казалось, что он не хочет уступать смерти и что-то ищет на лице больного, какие-то таинственные признаки, которые могли бы подать надежду на выздоровление.

Лонг с трудом открыл глаза. Мы услышали знакомый хрипловатый голос:

– Арбела…

И снова кровь хлынула из горла, заливая заросшую седыми волосами грудь, мясистую, как у старой женщины.

Александр склонился к раненому с белой тряпицей в руке.

– Тебе нельзя говорить, – сказал он печально, но спокойно, как говорят мужественные люди, знающие, что в иные часы для человека нет спасения.

– Теперь уже все равно… – проговорил легат, когда врач вытер ему рот.

Другой медик, с подстриженной черной бородкой, принес плоскую чашу с каким-то питьем.

– Выпей немного! Хотя бы один глоток – и это успокоит твое дыхание!

– Теперь уже все равно… – повторил легат. – Арбела…

– Арбела пала.

Это сказал Корнелин. Другие трибуны тоже подошли ближе, чтобы посмотреть на лицо человека, водившего их многократно в сражения.

Легат еще был в сознании. Оглядел стоявших у ложа.

– Это ты, Корнелин?

– Я, легат.

– А рядом с тобой Аций? В моих глазах уже смертный туман… он застилает зрение… Где… Проб?..

– Убит… Валерий и Салюстий тоже погибли.

– Погибли… Большие потери…

И Лонг снова закрыл глаза.

Корнелин еще раз посмотрел на Александра. Но тот только пожал плечами.