— Где ты был, чертушка? — не увидев ничего в руках, но по счастливому выражению лица понимая, что желаемое достигнуто, удивилась Лена. — Ведешь себя кое-как.

Он чмокнул ее в нос и поспешил в ванную. Вода была набрана, и он, закрывшись, чиркнул зажигалкой. Извлек из карманов плавающие свечи. Запалил фитильки, пустил круглые алюминиевые корзиночки по легким волнам. Затем в воду стали падать лепестки роз. Трех бутонов оказалось достаточно, чтобы вокруг огоньков заколыхалось бело-розовое покрывало.

— Прошу.

Лена, конечно, пыталась что-то предположить, но увиденное потрясло ее.

По крайней мере, Олегу захотелось увидеть это в ее широко раскрывшихся глазах. В них, конечно, первыми впрыгнули огоньки от свеч, но и ему нашлось местечко, когда Лена повернулась. Смущенная и растерянная, протянула руку, коснулась его щеки.

«Спасибо, — передалось ему состояние хозяйки. — Но это значит, что я…»

Он в ответ поцеловал мягкие подушечки пальцев с острыми, идеально округлыми окаемочками ногтей:

«Передайте, что это значит только одно — мое восхищение ее красотой, трепетностью, смущением, умом. И что я очень хочу к ней».

Пальчики, запомнив тираду, добросовестно понесли информацию к сердцу хозяйки, но его взгляд даже в полутьме оказался быстрее — он не стал ждать внутренних токов, прожег расстояние. Лена мгновенно расшифровала послание, вытолкала автора в коридор, захлопнула дверь. Олег весь превратился в слух и уловил главное: защелка не повернулась. А на стиральную машину мягко легла одежда, легонько стукнувшись о железо замочком от серебряной молнии.

Выждав минуту вечности, Олег вошел внутрь. Таинственно освещенная тремя колышущимися свечами, Лена лежала среди лепестков роз. Взгляд поднять постеснялась, и он сам тронул лоскутное одеяльце, закрывшее женское тело.

— Как же ты мне нравишься, — прошептал восхищенно, хотя вода предательски и старалась размазать, размыть фигуру.

— Тело или я? — вдруг насторожилась Лена. И даже принялась нагребать на себя лепестки, пряча фигуру: знай свое место, ты — вторична. Свечи, недовольные размолвкой, закачались, готовые пролить растаявший воск и, доказывая преданность покупателю, уйти «Варягами» на дно.

Но он настолько беззащитно и искренне улыбнулся женской глупости и ревности — как это можно отделять от себя собственное тело, — что Лена успокоилась. И тогда он начал поднимать ее из воды. Лепестки, не желая расставаться с понравившейся ей женщиной, стали льнуть, липнуть к ее телу, а Лена, пряча себя за веки, закрыла глаза. И хотя Олегу безумно хотелось разглядеть ее без водяных размывов, не стал смущать и прижался к ней прямо в форме.

— Я так долго тебя ждала, — прошептала она.

И вот они вновь едут по знакомому маршруту.

— Может, сразу утюг купим?

В прошлый раз, чтобы придать измятому покрывалу на кровати первозданный вид, им пришлось в поисках утюга перерыть весь гардероб, чтобы в итоге обнаружить его среди хрустальных фужеров в коробке из-под елочных игрушек. Проблемы начались позже, когда начало поджимать время ехать к поезду, требовалось возвращать находку в бумажные обертки, а утюг все никак не мог остыть. Лена, нервно хихикая, уже гладила им мокрые тряпицы, Олег, пугая на подоконнике воробьев, выставлял его в форточку, но побеждать еще советский Знак качества пришлось все же в морозильной камере холодильника.

— Думаешь, он потребуется?

— Не понял! — взял стойку Олег.

Лена вдруг осеклась, словно раньше времени проговорилась о чем-то неприятном для себя. Или ее заминка перед тем, как спуститься на Ленинградском вокзале в метро, все же имела под собой какую-то основу? Вот, попробуй оставить человека одного в Москве — сразу проблемы. Пора прекращать это гиблое дело одиночества, пока не поздно. Но ведь встретила вроде искрометно, он не переставал удивляться, как после всего лишь одной совместной ночи человек может из настороженной светской дамы превратиться в задиристого, с не проходящим чувством юмора забияку. Лене это шло, потому что она, наконец-то, перестала следить за каждым своим словом, каждым жестом, и стала открытой, чистосердечной, легкой в общении. И иного теперь не надо!

— Тебе поставили в школе двойку?

— Ага. По чистописанию и поведению.

Предметы показались Олегу слишком знаковыми, и он, наклонившись, посмотрел Лене в глаза, взглядом спросил встревожено:

«Что-то случилось? Что-то случилось у нас?»

«Погоди, не сразу».

«Мне страшно. Не хочу ничего плохого. Ни тебе, ни себе, ни нам, ни всему человечеству, за исключением условного или явного противника морской пехоты государства Российского».

Лена вздохнула: если бы этого можно было избежать. Улыбнулась виновато, покачала головой: