— А что, я бы смотался, если бы предложили.

Кто-то пошутил:

— Не иначе «Солдата удачи» начитался…

— И съездил бы, чего такого, мужская работа.

Все примолкли, и спустя минуту, разошлись по кабинетам. На следующее утро Павелецкий уже и думать забыл о сказанном. Но слово, действительно, не воробей, вылетит — не поймаешь. Через день начальник, невысокий полковник, пригласил в кабинет, угостил крепчайшим чайком и без обиняков спросил:

— Сергей, говорят, ты выразил добровольное желание съездить в Чечню?

Глаза Ивана Валентиновича в этот момент одновременно выражали и вселенскую печаль и снизошедшее свыше облегчение.

— Я… ну… вот…

Отступать было некуда, позади, как говорится, Москва. Выяс-нять, кто сдал, как стеклотару, не солидно.

Вот так он и оказался на передовых рубежах бездарной блицкриг тогдашних московских головотяпов, в землянке на окраине Грозного.

Стреляли… Бомбили… Спасали беженцев, чей-то скот… «Зачищали» кварталы полуразбитых домов… Да мало ли мужской работенки на войне?

Особенно было тяжко ночами. Выли осветительные ракеты, ухал крупнокалиберный пулемет. На крышах домов поблескивали зеленые искорки снайперов. Промозглой зимней ночью, сидя в землянке, окруженной «бэтээрами», глядя в просветы бойниц на неродное крупно-звездное небо, слушая мерный треск автоматных очередей трассерами где-то к западу, наливаясь дешевым коньячным суррогатом и впитывая телом тепло от желто-оранжевых языков пламени, пожирающих в буржуйке торфяные брикеты, Павелецкий чувствовал, что сходит с ума. Все и всё вокруг ему были невыносимо противны: обыденность перехода в иной мир, отсутствие воды и пищи, грязь человеческих тел и похотливая жестокость неокрепших молодых душ. А самое главное, сам себе был противен от того, что сам, как и большинство остальных, не был настолько крепок душой и холоден разумом, чтобы спокойно, не сходя с ума, переносить весь этот неестественный для человеческой природы сыр-бор.

Лишь бы не попасть в плен… Лишь бы снайпер не поджалил… Лишь бы постовой не уснул от беспробудной пьянки… Да, мало ли этих «лишь бы» на по-глупому жертвенной войне.

Фронтовая Серегина жизнь однажды утром круто изменилась.

Черный, испуганный громыхающим миром, поскуливающий комок свалявшейся черной шерсти ковылял от воронки к куче разбитых кирпичей на раскуроченном перекрестке. Над щенком стучали автоматные очереди, а он жаловался неизвестно, кому и ковылял и ковылял вперед, не разбирая дороги.

Сердце ёкнуло в Серегиной груди. И он побежал, высоко вскидывая ноги в тяжелых берцах, чтобы не споткнуться о мусор, и низко пригибаясь в тянувших к земле-матушке бронежилете и каске-сфере. В спину полетела ругань:

— Ах, мать твою так-растак…

…И шквальная огневая поддержка над головой:

— Так-так-так… так-так-так…

Благодаря ей, в домах напротив «чехи» попрятались за стенами, решив не высовываться пока в пропасти окон, звенящие пуля-ми и осколками кирпичной кладки.

Павелецкий подхватил щенка под тугое брюшко с пупырышками сосков и, с визгом каблуков по битому стеклу развернувшись на сто восемьдесят градусов, пролетел, возвращаясь, пятнадцать мет-ров, а там снова нырнул в омут размытой позиции милицейского сводного отряда.

Отныне ему стало откровенно наплевать на войну. Теперь Сергей точно знал, что его не убьют. Он заполучил счастливый обратный билет в спокойную, мирную, уравновешенную, разумную жизнь. И был этим выигрышным билетом трехнедельный щенок кавказской овчарки необычного черного окраса безухий с обрубком вместо хвоста.

Это было в ноябре двухтысячного года. Сергея Ивановича Павелецкого, тогда ещё подполковника милиции, назначили первым заместителем командира Мобильного отряда МВД России. Отряд находился в Грозном. Место дислокации гостиница «Арена», рядом с дворцом Дудаева. Сначала «вертушкой» он добрался до Ханкалы. А с Ханкалы его уже привезли во Временный отдел внутренних дел. Командиром мобильного отряда был полковник милиции Кисленко, начальник МОБ Липецкого УВД. Тогда по ночам были постоянные обстрелы. Всю ночь по ПВД долбосили, бойцы отстреливались в ответ. Стреляли по «федералам» и из цирка.

Утром Сергей Иванович стал разбираться, почему у боевиков есть такая возможность каждую ночь обстреливать наши позиции? Взял оперативную сводку. Где-то тридцать с лишним фугасов было снято за сутки, но за сутки же произошло около двадцати подрывов федеральной боевой техники. Павелецкого возмутила та наглость, с которой боевики устанавливали фугасы в пятидесяти метрах от блокпостов.

Собрал он всех командиров отрядов, которые стояли на блокпостах ОМОН, СОБР. И устроил им разгон. Ночи, конечно, темные, но увидеть действия противника можно и своевременно принять меры. Командирам такое поведение нового «начальничка» не понравилось. Послышался ропоток: