Меж тем остатки подразделения Келоевых, таща на себе раненых, спорым маршем уходили в сторону близлежащего селения. Труп Идриса, ценой жизни трёх моджахедов вытащенный из-под носа русских, несли на самодельных носилках, сделанных из верёвки и двух ореховых кольев. Замыкая строй, шатаясь и чуть приволакивая ногу, двигался едва не рыдающий от душившего его горя Ибрагим. Если бы он заплакал, ему было бы легче, но старший Келоев носил усы. Он лишь тихо повторял одно из любимых изречений Шамиля Басаева: «Когда муджахиду приходится обнажать свое оружие, он использует его по назначению». А он, Ибрагим, свой клинок вытащил, и не было силы, способной теперь вернуть его обратно в ножны.

Контуженный, только что пришедший в себя, но ещё плохо соображающий, Тушин сидел на бруствере окопа и глупо таращился в спину вышедшего на опушку группника. Сам же Ефимов стоял, тяжело опираясь на пулемёт, и глядел на выползающую к лесу бронированную колонну. Вся его одежда казалась чёрной от разлившейся по ней, перемешавшейся с грязью и копотью крови, своей и чужой. А в чёрной пулемётной ленте тускло поблёскивали три последних патрона.

— Серёга, брат! — спрыгнувший с брони БТРа майор Никишин бросился в сторону командира…второй группы, в приветственном жесте поднявшего чудом уцелевшую руку. Но увидев состояние Ефимова, майор резко обернулся и крикнул бежавшим за спиной бойцам: — Двое сюда… живо на носилки… Серёга…

— Ребят, грузи ребят, у меня тяжёлые, — попросил Ефимов, отстраняя от себя подбегающих солдат, пытаясь улыбнуться и одновременно теряя сознание…

Сообщение «Кавказ-Центра» по поводу проведённой акции ограничилось небольшой заметкой:

От интервью Шамиль Басаев решил отказаться. А Ибрагим Келоев спустя трое суток сдался властям.