Джон Ролланд внимательно рассматривает витрину.

«Отлично!» — решает он, уверенный в том, что в этом мире рукописей и миниатюр, он уж точно не запутается. Он думает о варварах, которые сидят в этом магазине и разбираются, вероятно, в этих персидских миниатюрах так же, как и он в романском архитектурном стиле. Смутная жажда мести просыпается в нем, ему хочется также унизить этих варваров, продающих ковры, как это проделал с ним служитель церкви.

С этим намерением он входит в магазин. Пожилой мужчина с маленькими, усталыми глазами поднимается ему навстречу.

— Покажите мне персидские миниатюры, — требует Ролланд на английском языке.

Старик кивает и перед глазами Джона предстали ландшафты, сцены охот и пиршеств.

— Вот, — говорит старик, указывая на стайку ангелов на облачном небе, — это копия великого Бухари, из школы Ахмеда Фабризи.

— Это не то, что мне нужно, — говорит Джон Ролланд, прикусив губу. — Меня интересует персидский ландшафт с легким китайским оттенком. Что-то вроде того, что Джани рисовал для шейха Ибрагим ель — Гюльшани.

Старик внимательней всматривается в лицо посетителя.

— К сожалению, — говорит он на ломанном английском, — у нас этого нет. Пятнадцатый век у нас слабо представлен. Но есть кое-что из времен Великого Аббаса. Видите здесь пожелтевшие осенние деревья, с отсветом садящегося солнца, все покрыто легким туманом. Это может быть Мани, так нежны краски!

Джон Ролланд смотрит на лист и бережно проводит рукой по изображению пророка Иона в одеянии персидского принца.

— Я беру его, — говорит он, — хотя это индийская школа, декаденство. Я хотел бы приобрести что-нибудь живее, более жизненное, наподобие Шуджи эд-Даулеха. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Я все прекрасно понимаю, Ваше императорское Высочество, — отвечает старик по-турецки. — Я знаю точно, что Вам надо, но у меня этого больше нет.

Джон Ролланд удивленно поднимает голову. Старик склоняется перед ним в низком поклоне. Дверь магазина закрыта.

Джон Ролланд делает резкое движение в сторону двери. Ему хочется бежать отсюда. Душный сладковатый воздух магазина, ковры и миниатюры, действительность и мечты, прошлое и настоящее — все стремительно закружилось у него перед глазами.

— Ваше Высочество, — продолжает старик, — это моя вина. Накажите меня. Я должен был предвидеть, что однажды Ваше Высочество придет и потребует от меня то, что ему принадлежит, и то, что я так легкомысленно отдал. У женщин нет ни разума, ни терпения. Я же, пожилой человек, я должен был ее остановить.

У Джона Ролланда темнеет перед глазами. О чем говорит этот старик? Что он от него хочет? Руки старика дрожат, он смущенно сжимает их.

— Я виноват, принц, — повторяет он. — Я виноват, Азиадэ вышла замуж, я этому не помешал. Я достоин смерти!

Ошеломленный Ролланд стоит посреди комнаты, не зная, что с ним происходит, забыв о тоненькой книжке в кармане, выписанной на имя Ролланда, чувствуя себя разоблаченным.

— Кто вы? — спрашивает он на мягком дворцовом турецком языке своих предков и в голосе его внезапно зазвучали повелительные нотки.

— Ахмед паша Анбари. Азиадэ — моя дочь.

— Вот оно что, — говорит Ролланд, вспомнив о письме, присланном на имя изгнанного и пропавшего без вести принца. Интересно, что произошло с этой женщиной, которая была ему предназначена?

Ахмед паша продолжает стоять, склонив голову. Весь его облик выражает смирение и благоговение, ведь он разговаривает с принцем из священного Османского семейства. Он подробно рассказывает об Азиадэ, о чужом мужчине, а принц сердито слушает его, окруженный коврами со всех сторон, совсем как во дворце на Босфоре.

— Позор, — возмущается принц. — Позор!

Как же так, кто-то посмел отнять у него то, что по праву принадлежит ему.

— Позор! — повторяет он и в порыве гнева ударяет рукой по ковру. — И ты еще пользовался нашим покровительством, мы же вытащили тебя из грязи и осыпали своей милостью! В пустыню тебя, в изгнание!

Тут он вспоминает, что зовут его Ролланд и что он всего лишь сценарист из Нью-Йорка. Вся эта ситуация кажется ему смешной.

— Ну хорошо, — говорит он миролюбиво, заметив, что паша уже собирается падать перед ним на колени. — Хорошо.

Он протягивает ему руку, и старик почтительно касается ее губами.

— Пойдемте, поедим где-нибудь, — неожиданно предлагает Ролланд. Ему уже опостылел спертый воздух этой лавки, тусклый свет красных ковров и мягкие краски миниатюр. — Пойдемте.