– Начальник моей охраны узнает о готовящемся на меня покушении позже всех, – вопил Нерон. – И ты думаешь, я в это поверю? Всем известно, кто сделал тебя начальником преторианцев. Признайся: ты тайно содействуешь преступным замыслам моей матери! Ты все знал, но молчал.

– Не следует так горячиться, – увещевал императора старый воин. – К чему доверять словам какого–то актера? Надо выслушать и других обвинителей. Ночь не лучшее время для принятия ответственных решений. Лучше дождаться утра. Скорее всего, это обвинение – простой навет, и ты будешь потом благодарен, если удержишься от опрометчивого шага. В конце концов, каждый имеет право защищаться, а тем более твоя мать. Если ее виновность подтвердиться, обещаю тебе собственноручно предать ее смерти.

Услышав последние слова Бурра, Нерон, как это нередко бывало с ним, внезапно успокоился.

– Хорошо, – буркнул он. – Я задержу распоряжение о твоей отставке. Завтра ты мне доложишь о результатах расследования.

В ту ночь вмешательство Бурра спасло Агриппине жизнь.

На рассвете Бурр и Сенека, которого Нерон отправил приглядывать за Бурром, уже находились в доме Агриппины. Вместе с ними пришли несколько вольноотпущенников для ведения протокола допроса. Агриппину поставили в известность, в каких преступлениях и кем она обвиняется. Ничуть не испугавшись, Агриппина отреагировала весьма энергичной речью в свою защиту, причем, защищаясь, она перешла в атаку, и вскоре ей удалось полностью изменить ситуацию и из обвиняемой превратиться в обвинительницу.

– Я нисколько не удивляюсь, что никогда не рожавшей Силане неведомы материнские чувства, ведь матери не меняют детей как погрязшая в распутстве – любовников. И если Итурий и Кальвизий, промотав свое состояние, продают этой старухе последнее, чем еще могут распорядиться – свое пособничество в предъявлении клеветнических обвинений, то этого недостаточно, чтобы опозорить меня, приписав мне намерение умертвить сына, или чтобы обременить совесть Цезаря умерщвлением матери. Я воздала бы благодарность Домиций за враждебность, если бы она соперничала со мной в доброжелательстве к моему Нерону. Но она занималась устройством рыбных садков в своих Байях, пока моими стараниями подготовлялись Нерону усыновление, дарование проконсульских прав, консульство и все то, что ведет к высшей власти, а теперь вкупе со своим любовником Атиметом и лицедеем Парисом сочиняет небылицы по образцу представляемых на подмостках трагедий.

Затем Агриппина говорила о том, что лишь до тех пор, пока ее сын живет и находится у власти, она может быть спокойна за свою жизнь. Бурр и Сенека полностью удовлетворились ее ответом и даже принялись успокаивать ее. Агриппина закрепила свою победу, добившись возможности дать разъяснения сыну лично.

Когда ее проводили во дворец, она, и не подумав оправдываться, словно не допускала даже мысли о недоверии к себе, ограничилась лишь просьбой наказать своих обвинителей.

На этот раз просьба Агриппины была удовлетворена. Силану изгоняют в Тарент, Кальвизия и Итурия отправляют в ссылку. Самое жестокое наказание ожидало Атимета – смертная казнь. Не тронули только актера Париса, которого Нерон очень любил за его искусство.

Избежав смертельной опасности, Агриппина, чтобы не искушать судьбу, оставила Рим и с начала 57 года до середины 58 года жила в своих великолепных виллах, лишь изредка наезжая в столицу. Особенно ей нравилась ее вилла на морском побережье в Анции, где двадцать лет назад родился ее единственный сын. Другая загородная дача, унаследованная ею от второго мужа Пассивна Криспа, находилась около Тускула и славилась своими замечательными буковыми рощами. Еще одно владение она имела в Байях, на берегу Лукринского озера. Этот дом с садом и парком ей достался от бабки Антонии.

Свой досуг Агриппина посвятила составлению мемуаров, над которыми работала с большим увлечением и в которых немало страниц отвела воспоминаниям о своей матери и отце Германике.

Глава шестая. Туалет Поппеи

То, чего не смогла добиться Юния Силана, было достигнуто другой женщиной – Поппеей Сабиной. День, когда она вошла в жизнь Нерона, имел самые роковые последствия не только для Агриппины, но и для ее невестки Октавии.

«У этой женщины, – сообщает Тацит, – было все, кроме честной души. Мать ее, почитавшаяся первой красавицей своего времени, передала ей вместе со знатностью и красоту; она располагала средствами, соответствовавшими достоинству ее рода; речь ее была любезной и обходительной, и вообще она не была обойдена природной одаренностью».

Когда Нерон встретил Поппею, она была уже замужем и имела сына. Ее муж Руфрий Криспин, один из двух префектов претория, при Клавдии по настоянию Агриппины был смещен со своего поста и заменен Бурром. Наделенная редкостной красотой и живым умом, Поппея прославилась тем, что уход за собой возвела в самый настоящий культ. Чтобы всегда выглядеть привлекательной, она не жалела ни средств, ни времени и проявляла исключительную изобретательность для сохранения своей юной внешности.

Особенно она гордилась своими густыми белокурыми волосами, которые были величайшей редкостью для римских красавиц, как правило, темноволосых. У Поппеи было довольно миниатюрное лицо, которое на протяжении всей ее жизни сохраняло неизменно детское выражение, что придавало ей очарование младенческой невинности.

В Риме широкой известностью пользовались ее ванны из молока ослиц, способствовавшие осветлению кожи, и знаменитые косметические маски для лица. К каждой части своего прелестного тела Поппея относилась с величайшим вниманием. Она следила даже за тем, чтобы ее язык всегда оставался розовым и бархатистым, и часами заставляла служанок полировать его с помощью пластинок из слоновой кости. Можно только догадываться, как ухаживала она за своими глазами, если с такой тщательностью заботилась о языке. А глаза у нее были большие, светлые и блестящие. Предметом особой заботы являлась грудь, небольшая, но крепкая и высокая. Одним словом, Поппея была настоящей женщиной, обольстительной и желанной.