Присутствующие столпились вокруг башмака.

— Там пусто, — сообщила вдова.

Витстроу гоготнул.

— А то! Фазевелл, вы ненормальнее спятившей крысы.

Я не смеялась. Через шнурки просматривалось чье-то лицо. Когда его обладатель увидел меня, его голубые глаза сделались еще шире. Лицо чуть отодвинулось, и я смогла разглядеть его лучше.

В башмаке сидел Фазевелл.

Я повернула голову. Действительно, большой Фазевелл стоял у меня за спиной и ухмылялся. Но крохотный человечек в башмаке тоже был Фазевеллом, в балахонистом одеянии и колпаке, каким я его видела в последний раз у профессора ван дер Аста.

Маленький Фазевелл обхватил себя руками за плечи, словно ему было холодно, и беззвучно заплакал.

— В чем дело, дитя? — спросила меня вдова.

Я сбросила ее тщедушную утешающую руку, легшую мне на плечо. Ощущение было — словно паука стряхиваешь.

— Что ты там видишь? — поинтересовался Витстроу.

— Скажи им, Короткие Штанишки!

— Не волнуйся так, милочка. Что там такого может быть? Это все не имеет к тебе никакого отношения.

— Может, и имеет, — вмешался Фазевелл. — Кого ты там видишь, девочка? Кто этот шалопай?

— Как его зовут на этот раз? — допытывал Витстроу. — Старик отзывается на столько имен, сколько и в каталоге Сирса и Роубака не найдешь.

Я не отвечала. Маленький Фазевелл попятился и распластался по старому разношенному заднику. Я подошла ближе, стараясь лучше его рассмотреть, и он затрясся так, что башмак задрожал.

— Он напуган, — наконец вымолвила я.

Вышло это куда громче и резче, чем хотелось бы. Сильнее всего меня задело не то, что передо мной оказался второй Фазевелл ростом с куклу, которую можно щелчком сбить с ног, а то, что он боялся меня больше, чем свое более крупное «я». Это ж какую гадину он из меня делает?! Меня это разозлило. Я зарычала, согнула пальцы, подобно когтям мальчика-пантеры Булы, и прыгнула.

— Ах ты!..

Маленький Фазевелл дернулся так, что башмак перевернулся. Подметка была такой изношенной, что сквозь нее виднелись и клейкое пятно в районе большого пальца, к которому прилип окурок, и спутанные волосы.

— Он у нас в руках! — прошипел мне на ухо большой Фазевелл, — Девочка, какое бы обличье он тебе ни показывал, кем бы перед тобой ни явился — ошибки быть не может! Всю дорогу — по горам, по реке, по рощам — мне еле удавалось держать его в узде, чтобы он не вышиб стены фургона, а ты его обуздала, словно пони! Девочкам нравятся пони. Он теперь наш — мой и твой!

Вдова махнула рукой.

— Не слушай его.

— Сара! Ты забыла, кто у нас тут? Ты забыла Геттисберг, Колд-Харбор и Петербург? Туберкулез, который унес твоего Уильяма, общую атрофию, похитившую Энни из колыбели? Тебе что, безразлично, что эта тварь сделала с миром и что еще сделает? Неужели ты ничему не научилась?

— Есть вещи, которым учиться не стоит, — отозвалась вдова. — Некоторых волшебников, дышавших воздухом Господним, держали куда в большей тесноте. Тебе довелось быть свидетелем кое-чего похуже Колд-Харбора, ты знаешь об этом не меньше любого из нас.

Витстроу молчал. Он очень сосредоточенно протирал металлическую скамью носовым платком, и казалось, будто он вовсе не слушает. Затем он медленно сложил платок, смахнул последнее пятно пыли, вздохнул и уселся, умостившись на самом краешке, как будто это могло уберечь его от соприкосновения с железом. Стоило ему сесть, и в тот же миг прозрачная кошка прыгнула к нему на колени и устроилась там. Витстроу почесал ее за ухом, и кошка, мурлыча, стала растворяться в воздухе, и в итоге оказалось, что Витстроу чешет собственную ногу.

— Что касается меня, — наконец подал голос Витстроу, — то я считаю, что какое бы полумертвое существо ты сюда ни приволок, Фазевелл, оно больше не твое. Оно принадлежит…

— Перл?! — хором воскликнули Фазевелл и вдова.

— Перл, — повторил Витстроу. — В противном случае она бы его не увидела, не так ли? Значит, ей и решать, как она с ним поступит. И нечего смотреть на меня с таким видом, будто вы только что вдвоем проглотили одну устрицу. Свобода выбора — ют основополагающий принцип «Старой фирмы», то, на чем стоит весь наш бизнес. К тому же Перл уже все решила.

Он откинулся на спинку скамьи, надвинул шляпу на глаза и скрестил ноги.

Когда он это озвучил, я поняла, что так и есть.

— Нет, — запротестовал Фазевелл.

Я подобрала башмак. Он был не тяжелее отрезанной ноги. При мысли об этом меня передернуло.

— Витстроу! — возмутился Фазевелл. — Ты что со мной сделал, мерзавец? Я не могу пошевелиться!

— Это не я.

— И не я, — помотала головой вдова.

— Перл! Послушай меня.

Я подняла башмак повыше и заглянула в дырочку для шнурка. Дрожащая фигура больше не походила на Фазевелла — скорее, на скверное воспоминание о нем, или на жалкое его подобие, или просто на пятно на холсте, которое можно было мысленно дорисовать до облика волшебника, если правильно прищуриться. В любом случае, я сказала: