Ганга достаточно коснуться французской шпагой... — Слова Наполеона о том, что достаточно выйти к Гангу, чтобы Британская империя рухнула, не были забыты ни в Лондоне, ни в других столицах.

Восемьдесят лет спустя та же мысль была повторена Русским генералом М. Д. Скобелевым. Приблизившись к индийским границам, считал он, «можно нанести Англии не только сокрушительный удар в Индии, но и сокрушить ее в Европе». Слова эти генерал писал, находясь в Средней

Азии, гораздо ближе к индийским пределам, чем когда-либо этого удавалось достичь Наполеону и его армии.

Эти были годы, когда в России жива была еще в памяти несметная Крымская война, когда на улицах русских городов можно было еще видеть безногих и инвалидов, искалеченных английскими ядрами на севастопольских редутах. Позванивали Георгиевские кресты на выцветших ленточках, стучали костыли по булыжным мостовым. И нельзя было сказать, что это — затихающее эхо отгремевшей канонады или приходящий из завтра отзвук новой войны. Потому что ни севастопольская осада, ни мир, в конце концов заключенный, не решили исхода противоборства Англии и России. Противоборство это затянулось на десятилетия и проходило вдоль всех границ и владений двух империй.

Зиму 1877 года генерал Скобелев проводил в Коканде в своей резиденции. Здесь, в этом городе, издавна пересекались древние караванные пути из Индии, России, Китая. Сегодня здесь незримо пересеклись политические и военные интересы двух империй, Англии и России. Отсюда, с балкона дворца Худояр-хана, генералу открывается вид на горы. Там, за этими горами, в невообразимой дали лежат Россия, Франция, Англия, пребывающие в клубке противоборствований и конфликтов. Клубок этот, как гордиев узел, должно разрешить одним ударом меча. Отсюда, из столицы Кокандского ханства, Скобелеву кажется, что он видит, как это сделать.

«Всякий, кто бы ни касался вопроса о положении англичан в Индии, — пишет он, — отзывается, что оно непрочно, держится лишь на абсолютной силе оружия, что европейских войск достаточно лишь для того, чтобы держать ее в спокойствии и что на войска из туземцев положиться нельзя [10] . Всякий, кто ни касался вопроса о вторжении русских в Индию, заявляет, что достаточно одного прикосновения к границам ее, чтобы произвести там всеобщее восстание».

Восстание не ограничится Индией, отраженной волной, резонансом оно отзовется в Англии. «Компетентные люди, — продолжал генерал, — сами сознаются, что неудача у границ Индии может повлечь за собой социальную революцию в самой метрополии... »

Потерять Индию страшно. Но социальная революция не просто страшно, это гибельно. Социальные потрясения, которыми может быть чреват распад Британской империи угроза не только для Англии. Не потому ли государственные деятели России в отличие от генерала Скобелева, который видел лишь военную сторону дела, были весьма сдержанны в отношении подобных планов? Россия, подчеркивали они, не стремится ни к подчинению других народов, ни к расширению своих границ в этом направлении.

Позиция эта декларировалась Петербургом неоднократно. Правда, лондонские политики не были склонны верить этому. Собственное лицемерие в колониальных делах заставляло их весь мир видеть погрязшим в обмане и лицемерии. Но русским представителям приходилось Делать эти заявления не только в адрес Англии.

В восьмидесятые годы прошлого века в Индии побывал известный востоковед, исследователь буддизма И. П. Минаев. В своем путевом дневнике, опубликованном только через семьдесят пять лет, он не без иронии писал: «Англичане так много и давно толковали о возможности русского нашествия, что индийцы поверили им». Индийцы действительно поверили. Но информация эта, переходя от колонизаторов к индийцам, как бы меняла свой знак: из страха она становилась надеждой.

В начале шестидесятых годов в Ташкент прибыло посольство махараджи Кашмира Рамбир Синга. Посольство это было отправлено в глубоком секрете, пробиралось в величайшей тайне, прибытие его в Ташкент не афишировалось никоим образом. Однако английская секретная служба, судя по всему, сумела напасть на след посланцев.

Осенью, в нежаркое время года, купеческий караван шел вдоль Мургаба на север. Каравану сопутствовал отряд воинов-белуджей, нанятых купцами для охраны. Несколько человек с пиками наперевес следовали впереди. Остальные замыкали движение. Время от времени они затевали между собой какую-то непонятную игру и с пронзительным визгом носились вдоль длинной вереницы тяжело груженных верблюдов. К вечеру белуджи притихли и все чаще поглядывали на юго-запад. Туда же тревожно поглядывали и погонщики. Там, у самого горизонта, небо обрело чуть сероватый оттенок. Это могло еще ничего не значить. А могло означать, что через час-другой солнце потемнеет и померкнет, скрытое тучей песка и мельчайшей пыли, несущейся в поднебесье. И горе и гибель тогда человеку и зверю, если «афганец» застигнет их в открытом месте. Много часов, иногда сутками, бушует «афганец», погребая все живое, неся опустошение и гибель.

Только один человек, следовавший где-то в середине процессии, не проявлял, казалось, ни малейшего беспокойства. Как и другие, он был закутан в серый бурнус. Как и другие, когда верблюд делал шаг, он наклонялся, готовый как бы упасть вперед, но не падал, привычно удерживаясь между двух вьюков. Как и другие, он откидывался назад, когда верблюд делал следующий шаг. Вы могли бы заговорить с этим человеком, и он ответил бы вам на классическом фарси — языке просвещенных людей Востока.

Но он единственный, кто мог бы ответить и по-английски, если бы здесь, среда этих песков и зарослей дикого саксаула, чудом мог бы появиться его соотечественник. Этот человек англичанин. Но об этом известно только ему одному. Даже его слуга, точнее, не слуга — человек, нанятый для разных услуг и следующий с ним, не догадывается об этом. Хозяин его — араб из Дамаска. У него какие-то свои счеты с людьми, что следуют с караваном. Для сведения этих счетов он и нанял его, Роя, человека из касты тугов, которых англичане называют «душители». Рой не знает еще, кто эти люди. Задавать вопросы не его дело, когда будет нужно, ему будет сказано. Таковы правила.