А самый хитрющий из собеседников просто отведет в сторону погасшие от старости глаза и промолчит. Но по его напускному равнодушному виду поймешь, что это именно он или похожий на него умник придумал ходячую фразу:

— Хорошо там, где нас нет.

А вот я думаю, что там плохо. И какая-нибудь Семеновка или Ивановка для меня не идет ни в какое сравнение с Востровом. И от этого мне легче жить и писать книги легче. Попробуйте и вы призадуматься над настоящей ценой места своего рождения и тогда поймете меня. В детстве я оказался среди чуждой природы и столь же чужих мне людей. И это породило в душе ту же самую ностальгию, которую испытывал в эмиграции Александр Вертинский. Вот вам и секрет моих частых поездок на свою малую родину. Обстоятельства оторвут тебя, как от твоей родной земли и ты стремишься снова опереться на неё, чтобы обрести новые силы. Да и ездил я в гости не столько к знакомым избам и людям, сколько к самому себе. И я, маленький и беззащитный, встречал приезжавшего ко мне дядьку или уже деда, и нам обоим становилось тепло и уютно.

В Вострове я люблю каждую улочку и каждый двор. Здесь, что ни человек, то живая легенда. И пусть не ревнует меня к моей малой родине Красноярск, который я тоже люблю, но уже зрелой и рациональной любовью.

Я горжусь тем, что живу в Сибири, и еще тем, что я славянин. Это мне адресовано знаменитое «Прощание славянки». Это мой народ выжил в страшнейших катастрофах на протяжении всей истории человечества. Мы были и скифами, и сарматами, и половцами, и норманнами. И еще рабами самого жестокого, бесчеловечного строя — коммунизма. И не испарились, не исчезли с лица земли, а продолжаем жить.

С этим возвышающим человека чувством я покидал Вострово в последний раз. И на прощанье мне снова помахала рукой та самая женщина, славянка. Она торопливо вышла на середину улицы, как раз против окон нашего дома и на какое-то мгновение мне померещилось, что это моя мама, а твоя, Иван Макарович, жена Лиза. Что ж это ты, дорогая моя, в одном легком платьице, босоногая и простоволосая? Неровен час, простынешь! Ведь это же наша Сибирь с её суровыми декабрьскими морозами. Или ты позабыла, как заботливо надевала на мои плечи кожушок, когда отправляла меня в школу?

Теперь же позволь позаботиться о тебе самой. Сейчас же сниму с себя дубленку и ты согреешься теплом моей души и тела. И я непослушными руками уже принялся торопливо расстегивать пуговицы и рванулся тебе навстречу, как видение рассеялось и исчезло. На его месте появилась припорошенная первым снежком верба, одна из тех, что когда-то росли у нас под окном.

Затем внимательным прощальным взглядом я окинул заметно постаревший наш пятистенный дом и пожелал ему стоять долго и в лютые холода ласково обнимать своих новых жильцов. Да будет он свидетелем грядущих людских радостей и удач! Да будет в нем много — много гостей!

Наконец, я крестным знамением осенил убегающую в даль улицу, по которой много лет назад маленьким подранком улетал в большую жизнь, пугавшую и голодом, и холодом, а пуще всего круглым сиротством. И тогда, моя родимая улица, ты проводила меня до самого края села долгими взглядами подслеповатых окон, полными сочувствия и тоски.

И еще я говорил большое спасибо Касмалинскому бору и окрестным полям, и Кабаньему озеру — они подвинули меня на первый роман «Половодье», который круто повернул мою судьбу. Может, и не совсем в ту сторону, в которую нужно, но повернул.

А во мне звучал и по сей день, ни на минуту не умолкая, звучит разрывающий душу марш «Прощание славянки» — такой понятный всем нам и такой дорогой мотив. Это навсегда прощается со мной безутешная, несчастная Черная вдова, по неосторожности и легкомыслию своему наделавшая столько всяких бед.

И пусть никто на свете не знает, что станется с Россией в грядущие годы. Мне хочется верить, что жить ей вечно и хоть иногда вспоминать об отошедших в небытие событиях и людях. А если не вспомнит, то так тому и быть. Я ей не судья. Я только плакальщик, рыдающий о её прошлом и настоящем. И о будущем тоже. Мне жалко, что всё у нас делается не так, как в других странах, потому что мы — русские, а точнее сказать россияне. Мы — не чья-то подержанная копия, а оригинал.

Вот и кончаю свою, может быть, последнюю, книгу. Как говорилось в старину, этот плач, эту тяжелую думу о России. Сегодня Прощеное воскресенье. В самый раз мне попросить прощения у Черной вдовы и у всех тех, о ком написал я нелестно и о ком предпочел умолчать.

Александр Третий воспитывал своих детей в спартанском духе. Они вскапывали землю в саду. Убирали свои комнаты. Спали на железных солдатских койках без подушек. Вставали рано и уходили под ледяной душ, затем занимались зарядкой. И так изо дня в день.

С запада в Россию направлялся огромный поток денег для оплаты террористических актов. В представителей власти стреляли из револьверов, бросали в них бомбы. Устраивали крушения поездов. Сам Александр Третий был отравлен врачом Захарьиным во время отдыха в Крыму.

Будучи цесаревичем, Николай Второй проявлял к простым людям уважение и милосердие. От своей бабушки он получил в наследство 4 миллиона золотых рублей, которые целиком истратил на помощь бедным.