Так вот, в тот ужасный жарки день, я, слонялся по барам и пил кока-колу в поисках себя. Мне было предельно грустно и плохо, мне было предельно скучно и невыносимо существовать. Я ненавидел себя за то, что все знаю и все умею, за то, что я владею информацией о мыслях абсолютно всех людей, за то, что все они мне отвратительны и невыносимы, за то, что я не люблю не только свою жену, или мужа, но даже и своих детей, как от одного брака, таки и от другого. Наверное, не любил я их потому, что они максимально мальчики и максимально девочки, потому что они ни в коей мере не похожи на меня, а похожи лишь на своих вторых родителей.

Я вечно искал, и вечно не находил. Так мы с моим маленьким злобным троллем и бродили в поисках чего-то другого, нежели все то, что меня окружало. В результате, устав и выбившись из сил, мы садились на грязную скамейку в каком-нибудь парке. Я вляпывался своими белыми брюками в жвачку, а мой злобный тролль, в испражнение моего мозга.

– Вот черт! – произносили вы хором и оборачивались на привычный оклик друг-друга, – Опять я вляпался!

Мы смеялись и, отдохнув немного, шли дальше, я, теперь уже в поисках виски, он, теперь уже на последнем воспоминании…

В тот день, мне было особенно плохо, чувство, что я никогда не найду, обострилось и мне казалось, что пора умирать, потому что больше так нельзя, это не выносимо, это ужасно, жутко, навечно, это ад, которым я обязан платить за свое всезнание.

Мысль покончить жизнь самоубийством периодически приходили мне в голову, тогда я, пытался удержать себя в жизни, всевозможными привязанностями. Сначала я создавал себе работу, сперва в одной жизни, затем в другой, потом, когда я понял, что мне она стала отвратительна и максимально не интересна, я создал себе семью и детей. Это какое-то время забавляло меня. Но вскоре я понял, как же я всех их ненавижу, и насколько сильно, я безразличен им. Тогда я занялся активными поисками такого же существа, как я. Более двадцати лет я искал, и не находил, и в тот день, я, слоняясь по городу в поисках вечера и виски со льдом, окончательно смирился, что не найду. Тогда я понял, что для того, чтобы решить всякие финансовые дела, мне нужно всего пару дней. Потом, будучи спокоен за бедующее своих семей, я смогу отправиться туда, где больше мне ничего не надо будет знать…

– Простите, вы что-то сказали? – спросила она.

Я обернулся.

– Какой это уже бокал виски, вы не знаете? – спросил я в ответ.

– Третий! – рассмеялась она.

Я посмотрел на нее и ответил, даже не удивившись своему высказыванию: «Как же это хорошо!».

– Здравствуй! – сказала она.

– Здравствуй! – ответил я и заплакал.

Я смотрел в эти до ужаса, до боли, до радости, до отчаянья, до счастья, до всего что есть и чего нет, глаза. Черные, вечные, озорные и призрачные глаза, вечной девочки-панк, пусть и скрытые теперь, за дорогой одеждой и маникюром, но все те же озорные, всевидящие, всезнающие глаза, на маленьком смуглом личике, будто испачканным сажей, будто она забыла умыться.

Я вспомнила себя, мне было тогда четырнадцать лет. Я убежала из дома и отправилась из бездушной Москвы в одухотворенный, как мне тогда казалось Ленинград. Я была, тогда как раз вот такой вот маленько девочкой-панк, я коротко стоженными вьющимися волосами, выкрашенными в красный цвет и поставленными «шипами» на голове, с худеньким, смуглым личиком, чумазым, как у трубочиста из моего сказочного детства, и озорными черными глазами, проказливо выглядывавшие исподлобья. У меня были тонкие пальцы и хрупкие кисти, на мне были надеты рваные оттягивающие джинсы, тельняшка и косуха, тяжелая и чужая, размеров на пять больше меня. Мы сидели в поезде на полу, я уткнулась тогда в колени и мой мальчик, с длинными, густыми каштановыми волосами, и идеально правильными чертами лица, гладил меня по голове, рассказывая, как мы скоро приедем, и нас там встретят и впишут в старую квартиру его друга, где мы сможем спокойно прожить сколько захотим.

– Помолчи! – сказала я ему, – Давай лучше трахаться!

Мне тогда стало очень страшно. Я знала, что мы с ним будем в последний раз вместе. Я знала, что как только мы придем, его – обдолбаного наркомана, собьет машина, прямо у меня на глазах, и я останусь одна.

Мне тогда не было грустно, потому что я не очень верила, что могу знать бедующее. Как выяснилось, зря…

– Почему ты плачешь? – спросила моя любимая женщина.

– Потому что я нашел тебя! Ты же знаешь! – ответил я.

– Да, я знаю! – ответила она и рассмеялась.

Ей было шестнадцать лет. У нее были рыжие короткие волосы, словно огненный шар обрамляли они ее голову, и огромные золотые серьги. Одета она была в тонкую льняную юбку, маячку и пиджачок, отчего ее вид казался еще более детским и озорным.

– Ты что сегодня делала? – спросил я.

– Я сдавала выпускные экзамены! – ответила она и рассмеялась.

«Ну конечно, экзамены!» – рассмеялся я про себя.

– А ты будешь потом поступать в университет? – спросил я.

– Да, сказала она, я буду учиться на мага и волшебника! – она улыбалась своими белоснежными зубами.

«Наверное, надо предложить ей что-нибудь выпить!» – подумал я.

– Ты мне предложишь что-нибудь выпить? Или мне пойти поприставать еще к кому-нибудь?! – состроила она обиженную гримасу.

– Нет, нет, что ты? – рассмеялся я. – Конечно! Что ты хочешь?

– Тебя! – сказала она шепотом.

Я сделал большой глоток виски…

Я посмотрел в ее горящие газа и вспомнил этот взгляд, бесконечный, долгий, точный, испытующий, желающие, источающий и истощающий. Мне стало бесконечно хорошо. Я вспомнил этот взгляд, отражающийся в зрачках моего мужа. Я смотрела на него так. Когда произнесла то же, что теперь произнесла моя любимая женщина.