Случайно я вдохнул в себя редчайшее по своей изумительной красоте мгновение. Я понял, что нахожусь повсюду, во все времена, и последнее мгновение стало расползаться, как кофейное пятно на скатерти, но только очень быстро... со скоростью света. И уже через минуту я впитал в себя Абсолют. Все рождения и все смерти всех живых существ во все времена. Я впитал в себя Господа Бога, как промокашка.

Минуты мне вполне хватило для того, чтобы прожить жизнь всех живых существ, когда-то обитавших на этой планете. Такого ощущения полноты бытия я не испытывал никогда.

Бели человечество — это огромный корабль, плывущий в будущее, в смерть, в Ничто, тогда я сделал свой выбор: я прыгаю за борт, потому что хочу иной перспективы и обязан о себе позаботиться. Чтобы не испытывать судьбу, я хочу умереть прямо сейчас, но при этом остаться в живых.

Я хочу умирать каждое мгновение, а не один раз, но крупно, всерьез и по-настоящему. Я хочу раздробить свою смерть при помощи железной чаши и ступы для колки орехов, я хочу стереть свою смерть в пыль и принимать ее каждый день по чуть-чуть каждое мгновение.

Умирать и рождаться снова и снова.

Наполеон ежедневно принимал мышьяк, чтобы яд не имел над ним силы. Так и я желаю ежедневно принимать смерть, чтобы привыкнуть к ней, чтобы однажды не вылететь в дыру, не бухнуться лицом в грязь, чтобы ни ад, ни рай не стали для меня автобусными остановками, но всегда оставались духовными ориентирами, несли в себе символический смысл.

Я отпил из ладони последние прекрасные мгновения, которые принадлежали праздным, избранным счастливцам, сделал последний глоток, вытер рукавом губы.

Опять пошел дождь. Я стоял босыми ногами на холодном полу. На стене за моей спиной сидела огромная цикада, она стрекотала, отсчитывая мое время, вращая усиками разной длины. Моя жизнь медленно и плавно уходила вверх по диагонали.

Дождь между тем ни на минуту не прекращался. Он лупил по подоконнику, как железный заводной кролик. Я открыл форточку и стал вслушиваться в барабанную дробь. Мои глаза захлебывались дождевой водой. Вдруг мои мысли остановились. И стрелки на часах тоже. Остановилось мое сердце. Остановилась земля. Я перестал дышать, и дождь остановился, и огромная масса воды повисла между землею и небом.

Моя душа отделилась от моего тела.

Моя душа села на подлокотник кресла и положила голову на стол.

Она закрыла глаза и заснула.

Я посмотрел на нее с сожалением, я понял: она устала, ей надо отдохнуть, ее нельзя беспокоить пустяками! Пока моя душа дремала, я ничего не чувствовал: ни жизни, ни смерти, ни альфы, ни омеги, ни неба, ни земли.

Наконец она очнулась ото сна, медленно открыла глаза, медленно потянулась и сладко зевнула. Дождь с утроенной силой обрушился на землю, и планета чуть было не раскололась надвое. Земная ось накренилась вправо и заскрипела.

Позвонили в дверь. Я открыл. Вошла Саша. С бутылкой вина, батоном белого хлеба и огромной банкой черной икры. Я снял с нее в прихожей мокрый плащ. Глаза у нее были шаловливые, безумные, в них отражался Париж недельной давности и затхлый, заплесневелый Страсбург. Мы сразу же откупорили вино.

— Я закрою форточку, — сказала она и потянулась рукой к окну.

— Я сам закрою.

— Я замерзла.

— Как поживает твое химическое машиностроение?

— Никаких сенсаций.

— Когда-то, давным-давно, ты хотела стать актрисой.

— Хочешь, я прочитаю тебе монолог Офелии?

— Прочитай.

Ни разу в своей жизни я не слышал такого цветочного и потустороннего, такого влажного и речного и одновременно такого эфемерного исполнения этого прекрасного монолога.

— Талантливо, — сказал я.

— Спасибо. — Саша отвела взгляд.

— Я же говорил, ты никогда не станешь актрисой.

— Ну, это мы еще увидим.

— Волосы растут обратно в голову, а не из головы.

— Ты о чем?

— Сегодня утром пошел побриться, посмотрел на себя в зеркало и представил, как прическа растет в обратную сторону... в голову!

— Не заговаривай мне зубы. Я кое о чем хочу тебя спросить.

— Давай.

— А у тебя есть система ценностей? — спросила Саша.

Это был неожиданный для меня вопрос. Это был

слишком отвлеченный вопрос. Это был качественный вопрос.

— Нет, — сказал я, — у меня есть только система образов.

— Не кажется ли тебе, что наша Вселенная — это огромный бутерброд, падающий маслом вниз?

— У меня есть ощущение, что мы упадем маслом вверх.

— Как ты обрел такой масштаб чувств и мыслей?