Слова прошли, мелодия догорела не сразу. А потом Нури воспринял вопрос:

— Вы запомнили?

Нури молчал. Вселенский смысл гимна анимистов, который весь — стремление к гармонии, только подчеркивал непреходящий ужас того, что человек сотворил с домом своим.

Нури очнулся от раздумий: браслет Амитабха на левом запястье упруго сжимался, требуя внимания. Внеурочный вызов?! Нури незаметно удалился, и никто не обернулся ему вослед. Здесь каждый приходил и уходил, когда хотел. Нури поднял руку: на экранчике светились позывные Олле…

Полицейский бронетранспортер был отлично оборудован — водяная пушка, пулемет с запасом магазинов, катапульта-гранатомет. Техники-язычники вместе с Нури многое в нем усовершенствовали. Фильтр снизу гнал столь мощные потоки очищенного воздуха, что даже в открытой кабине можно было обходиться без масок.

Водитель-центурион вел машину, преданно поглядывая на веселого Олле и его гигантского пса.

— Ну что, сержант? — Олле положил руку водителю на плечо. — Ударим по этой сволочи? Не боишься?

— С вами нет, генерал!

— И правильно. Пока мы живы — смерти нет. Помрем — нас не будет. Только не генерал я. Лейтенант Армии Авроры.

— Генерал!

Дин засмеялся.

— А что, Олле, был же у гладиаторов Спартак-император.

Бронемашину обгоняли лимузины обывателей; судя по эмблемам, это были в основном агнцы божьи. Пророк устраивал очередное действо где-то на окраине. В ущельях окраинных улиц, образованных стоэтажными коробками жилых ульев, темнело чуть ли не сразу после полудня. Здесь же за городом, который, казалось, не имеет конца, было светло. Осталось позади безнадежное: “Перемен к лучшему не бывает!” Этот излюбленный лозунг официальной пропаганды малиново светился на черном облаке, образованном над ближними теплицами. На обочинах, устраиваясь на ночлег, копошились бездомные, использованные респираторы и пластиковые коробки от бесплатного вечернего рациона аккуратной лентой были уложены по обе стороны магистрали в стороне от проезжей части. Граждане Джанатии, те, что на обочинах, трогательно заботились о чистоте своего отечества.

Полицейские посты пропускали машину беспрепятственно, патрульные вертолеты пролетали не задерживаясь: бортовой компьютер обеспечивал соответствующий отклик на запросы. По мере удаления от города исчезали бездомные, контроль над магистралью слабел. Мутный солнечный диск был почти у горизонта, когда километрах в двадцати от резиденции Джольфа Четвертого они свернули в развалины. Здесь был замаскирован орнитоплан Олле. На сиденье его угнездился Нури, положив на колени сверток. Он поднял машину в воздух, сделал круг.

— Как это принято говорить: всё, братья мои язычники, я пошел.

С земли ему сотрясающим лаем ответил Гром.

— Теперь гони! — сказал водителю Олле. Они сразу выбрались на шоссе.

— Мы в пределах досягаемости радаров, и охрана сейчас увидит нас. И пусть видит, скоро мы исчезнем.

Пустынное в это время шоссе после суеты городских окраин смотрелось непривычно. Кое-где попадались заброшенные многоэтажки, вода давно уже подавалась только в городские дома, в городе же были сосредоточены и основные перерабатывающие предприятия: скученность и теснота в Джанатии считались экономически оправданными. Безлюдье и заброшенность были бы даже приятны Олле, но пейзаж портили необозримые свалки.

— Они станут многолетними источниками сырья, когда мы получим от вас безотходную технологию и бесплатную энергию.

— Как вы сказали, Дин?

— От вас, я сказал. От вас… генерал, иначе зачем вы здесь?

Олле смотрел на дорогу, ту самую, по которой они с Дином несколько месяцев назад — черт, как бежит время! — мчались в лимузине Джольфа — отличная была машина, а дорога сейчас совсем по-другому смотрится.

— Нури говорит — мы не должны вмешиваться.

— А дети? — скрипучим голосом сказал Дин.

Олле молчал.

— А отравленная вода? А дышать людям нечем?

Олле молчал.

— Вы не смогли удержаться. И Нури не смог, я же вижу. Да и кто сможет пройти мимо, если ребенка убивают! В этом случае нет и не может быть оправдания невмешательству. Невмешательство вообще выдуманная античеловечная, антигуманная позиция. Накорми голодного, помоги болящему, напои жаждущего, будь милосерд — в этом основа жизни. И тот, кто раз отступился от этого, тот потерял себя.

— Я в километре от цели. — Голос Нури был деловит и спокоен. — Тут освещенная аллея и хорошо просматривается полянка — полагаю, та, где расстреливали пони. Здесь и приземлюсь. Работайте. Сейчас будет много крику.

Экран локатора покрылся рябью, водитель потянулся к верньеру.

— Забудьте про автоматику, сержант.

Дин натянул шлем. То же сделали остальные. Олле посадил перед собой пса и зажал его голову между своими коленями. Они на полном ходу приближались к ребристому участку дороги, охраняемому дюжими приемышами и анатомами. Олле посмотрел на часы — все шло минута в минуту, как и было рассчитано.

Завидев полицейскую машину, один из охранников, сняв маску, вышел на середину шоссе и картинно застыл, улыбаясь. Второй, который сидел за панелью боевого лучемета, тоже встал.