Она кокетливо отбросила со лба волосы.

— А ты наблюдательный...

— Кто он? — вновь спросил Кесарев.

Вера сказала, что видела его впервые и что он не дурен собой. Чем-то похож на ее мужа.

— Давай вернемся на пять лет назад... — Она взяла папиросу, зажгла спичку. — Помнишь, как все случилось? Меня пригласил на танец Борис Алмазов. А ты? Ты стал ревновать... Ты ведь ушел тогда, а он проводил меня. Ты наутро уехал и даже не простился со мной. Что мне оставалось делать?

Кесарев усмехнулся.

— И ты поспешила выйти замуж...

Она тяжко вздохнула.

— Это была моя ошибка. Я просто увлеклась Борисом. Лгать тебе не стану — я не любила его. Я просто увлеклась.

— Да, не любила?

— Не веришь? — Она хохотнула. — Детей-то у нас нет? А вот ты поторопился... Что, любишь Наташу?

— Кажется, люблю...

Она громко засмеялась:

— Любишь, да? А чего тогда со мной?

— И тебя люблю...

Она заглянула ему в лицо.

— Тогда не торопись на корабль... Сколько на часах?

— Пять...

Она прижалась к нему, дохнула в лицо.

— Поцелуй меня...

Сергей встал, сказал жестко:

— Я ухожу. К подъему флага надо быть на корабле. Я еще ни разу не опаздывал. Быть на корабле вовремя — это святость. — Он тронул ее за плечо. — Послушай, а твой отец ни о чем не догадывается?

— Куда уж ему? Он без ума от своего судна. Как же — капитан! А вот мой Алмазов только штурман.

— Ты сказала — мой?

Она устало зевнула.

— Так, по привычке. — И решительно добавила: — Я не люблю его. Он мягкий характером, безвольный какой-то, тихоня, что ли, а я таких терпеть не могу. Вот ты — да. Решительный, волевой. Я уверена, что, если бы тебя застал Алмазов, он бы стал извиняться...

— Ты выдумщица...

— Он обманул мои надежды, я разочаровалась в нем, хотя мой отец души в нем не чает. Знаешь, как он сказал о Борисе? «Алмазову можно доверить судно». В его понятии судно это прежде люди, экипаж, а не сама железная посудина... Чаю согреть?

— Не надо, — Сергей, не торопясь, застегивал на кителе пуговицы.

— Завтра тебя ждать?

— У Наташи будет педсовет. — Сергей заколебался. — Нет, не приду. Я просто устал. Очень устал. И потом Скляров... Знаешь, он очень строгий, наш командир. Даже порой жестокий. Я боюсь его...

Кесарев взял на вешалке фуражку и неожиданно увидел на стене новую фотокарточку. Отец Веры капитан «Горбуши» Серов стоял в обнимку с кем-то на берегу моря.

— Кто это? — спросил Сергей.

— Друг отца, Савчук. Они вместе воевали. Он живет в Москве. Днями прислал письмо. Кстати, он как и ты, минер.

«Это тот конструктор мин, о котором мне рассказывал Петр Грачев», — подумал Кесарев.

У двери Сергей остановился. Вера подошла к нему, уткнулась лицом в шинель. В ее глазах заблестели слезы.

— Что это за жизнь, а? Любишь человека и прячешься от чужих глаз. Это ли счастье? Кажется, я больше этого не вынесу. Вот вернется отец с промысла, и я скажу, что... — Она умолкла.

Кесарев ласково прижал ее к себе.

— Не надо говорить отцу. Не надо. Ты думаешь, что мне легко? Боль на душе, как будто там тяжелая рана. И Наташа... У меня такое чувство, что я брошу ее.

Брови у Веры дрогнули.

— А сын? Ему ведь уже пять лет... И потом, чего спешить? Я же этого не требую! Ох, Сергей, ты можешь натворить всяких глупостей...

Это его взорвало.

— Я же люблю тебя!

— Надо уметь прятать в себе эту любовь, — возразила она. — Ты понял? Не торопись. Поживем — увидим...

Кесарев шел на корабль угрюмый и то, что, не был всю ночь дома, угнетало его. Он не собирался идти к Вере, он шел домой. Он так и доложил командиру, что будет дома. «А вдруг меня вызывали на корабль?» — мелькнула мысль, но Сергей тут же отбросил ее прочь. Он шел через сопку. На кустах можжевельника блестела роса. Туман над бухтой почти разошелся, по-прежнему было зябко. Из-за густо-синего горизонта выкатилось ярко-оранжевое солнце. Над бухтой кричали чайки. На память Кесареву пришли слова Веры: «Что это за жизнь? Любишь человека и прячешься от чужих глаз...»