— Приключилось что-то со здешним пареньком. Влюбился, что ли? Или несчастье у него какое? Да и вообще у них стало здесь, как после похорон, чуешь?

Однако делами беглецов Марсель занимался рьяно. Однажды с торжеством принес и показал им похищенные из канцелярии епископа бланки. Кажется, он сам изготовил удостоверения личности и сам приложил отцовскую печать жирно и неразборчиво. Даня превратился в уроженца Лодзи Яна Калиновского, а Павел — в выходца из города Белостока Тадеуша Сикорского. Оба новоявленных поляка — католического вероисповедания, оба — на службе у епископа Лаонского, в аббатстве города Лаон.

— А теперь вам надо придумать приличные биографии, — сказал Марсель, хмуро обозревая свою работу. — Вдруг вас, чего доброго, станут расспрашивать, как и когда вы попали во Францию, откуда приехали, где были раньше. Сейчас гестапо стало так свирепствовать… — Неуловимая тоска промелькнула у него в голосе. Он встряхнулся: — Идем к отцу. Отец вам все придумает.

Нотариус Кламье сидел в своем массивном дубовом кабинете тоже насупленный и мрачный. Впрочем, увидев Марселя с двумя русскими, он оживился.

— Конечно, конечно, вы должны вызубрить назубок свои новые биографии. Даже если вас разбудят ночью (а гестаповцы всегда приходят по ночам), вы должны тут же сказать, как вас зовут, откуда и когда вы приехали во Францию и вообще кто вы такие и чем занимаетесь. Если вас задержат, одними документами не отделаетесь. Нужно все это хорошенько обдумать… Вот, скажем, если бы вы были постарше, могли бы сойти за польских солдат, прибывших в тридцать девятом году сюда из Румынии, вместе с частями Андерса. Тогда вы могли бы сказать, что в сороковом году воевали во Франции. Это было бы вполне достоверно. Но вы оба слишком молоды и поэтому…

— Отец, я все придумал! — воскликнул Марсель. — Ведь вполне может быть, что оба они еще мальчишками рвались воевать. Вот они и сбежали из дому, присоединились к солдатам Андерса и вместе с ними попали во Францию, а здесь встретились со своими земляками. Стали постарше, и их уже не влекла, как прежде, солдатская жизнь. Поэтому земляки легко уговорили их уйти из армии и даже сами нашли для них подходящую работу. Вы что умеете делать? — обратился он к Дане. — Ну, например, столярничать можете?

— Могу, — кивнул Даня.

— А ваш приятель?

— Он парикмахер по профессии, — объяснил Даня.

— Вот и отлично! — обрадовался Марсель. — Я подговорю своего дружка Франсуа (он по происхождению поляк), чтобы подтвердил, если понадобится, что это именно он устроил вас обоих на работу в аббатство. Вы, — Марсель дотронулся до Павла, — выбриваете священникам тонзуры, понимаете?

Даня объяснил как мог Павлу, что от него требуется.

— Ага, на это я способный, — закивал очень довольный Павел. — Всех попов могу и стричь и брить.

— Неплохо придумано, — одобрил Кламье. — Заставь-ка их, Марсель, вызубрить все это. Им пригодится, я уверен.

Однако Павел начал уверять, что он уже все понял и запомнил, ему-де не к чему "зубрить". Так что к Марселю отправился один Даня. Тогда и произошел тот знаменательный разговор.

Они поднялись по темной деревянной лестнице в комнату Марселя большую, аскетически пустую, с узкой спартанской кроватью и книжными шкафами по стенам. Даня увидел старинные кожаные переплеты, вынул одну из книг наугад — это было сочинение по истории церкви. Да и все остальные книги, как он мог заметить, — сочинения по философии, истории, теософии. Между тем Марсель беспокойно шагал по комнате, беспрестанно поправлял и без того гладкие светлые волосы, что-то трогал на столе нервной, совсем еще мальчишеской рукой. Ему было явно не по себе.

— Конечно, все это надо вызубрить, — начал он, запинаясь и очень тихо. — Но прежде… прежде, Дени, я что-то хочу спросить у вас. Послушайте, Дени, есть у вас девушка?

— Что? — переспросил Даня удивленно. — Вы сказали: девушка?

— Да. Я спрашиваю, есть у вас или у вашего приятеля девушка? Ну, девушка, с которой вы дружите, которая для вас самая дорогая, единственная на свете?

Даня начал мучительно краснеть. Сказал с усилием:

— Ну, у меня, допустим, есть… То есть была.