— Ладно, — сказал я, — покажу. Только ты первым показывай.

— Ага! — усмехнулся Женька. — Какой умник нашелся!

— Не хочешь — не надо. — И я приподнялся, чтобы отнести рисунок Ивану Ивановичу, но Женька придумал, как быть.

— Давай, — сказал он, — отдадим наши рисунки Вовке, он передаст тебе мой, а мне твой. Все по-честному. А?

Так мы и сделали. Гляжу я на Женькин лист. Неплохо нарисовал. Наш дом, ничего не скажешь. Даже отвалившуюся штукатурку на одном углу не забыл.

— Ну как? — спрашивает.

— Молодец! — говорю.

— И ты, — говорит, — молодец. Только вот эта труба короткая получилась. — И раз-раз — подправил мне трубу.

Я рассердился.

— Ты что же такую длинную нарисовал?

— Сейчас покороче сделаем. — Поболтал он кисточку в воде и принялся смывать трубу сверху.

Получилась какая-то мазня. Я еле на месте усидел.

— Что наделал? — чуть не плачу с досады.

А Женька меня успокаивает:

— Пусть, — говорит, — это будет дым.

— Где ты такой дым видел? — спрашиваю. — Одна грязь.

Женька и сам, вижу, испугался.

— Исправим, — сказал он, помакал кисточку в черной краске и такой тут дым нарисовал, будто вулкан Везувий извергается.

Все сдали давно свои рисунки и ушли. Иван Иванович по-прежнему поедал глазами книгу и не обращал на нас никакого внимания. А у меня от злости даже голос пропал. Гляжу, как Женька старается над моим дымом, и ничего сказать не могу.

— Дым? — переспросил я зловеще.

— Ага, дым.

— Ну погоди, я тебе пожар устрою.

Я схватил кисть, и тут изо всех окон Женькиного дома вырвался огонь.

— Ах, так? — зашипел Женька, и мой дом сразу же покрылся черными кляксами.

Тогда я ткнул кисточкой в какую-то краску, и по Женькиному листу поползла зеленая плесень с красными разводами. Что последовало за этим, я не видел. Мы «работали» исступленно и уже не смотрели друг на друга.

Прозвенел звонок. Оторвался от книги Иван Иванович. Очнулись и мы с Проегоркиным.

— Ну как, — спросил Иван Иванович, — закончили? Давайте рисунки.

Мы молча сидели на своих местах.

— Больше ждать не могу, — сказал Иван Иванович и вышел из-за стола.

Он подошел к Женьке. Взял лист, повертел с разных сторон, спросил:

— Это что?

— Дом, — вздохнул Женька.

Иван Иванович приблизился ко мне, покачал головой.

— Тоже дом? — спросил.

— Дом, — печально согласился я.

Иван Иванович стоял и все покачивал головой. Потом он вдруг подскочил к столу, распахнул журнал и тут же влепил нам по двойке.

Борька живет на «рыжем дворе» — так называется у нас двор соседнего дома пять.

С ребятами дома пять у нас всегда было что-то вроде вражды. К нам они почти не ходят, и мы редко появляемся у них. Попробовали однажды сыграть с ними в футбол, так чуть было не подрались из-за одного гола, игру даже не закончили.

Так вот, теперь представьте себе, что Борьку, коренного жителя пятого дома, уважают все наши ребята. Да-да! И не удивляйтесь. Сейчас расскажу, в чем здесь дело. Как-то мой сосед Гога Ренкин вынес во двор доску, расставил фигуры и небрежно произнес:

— Ну, кого обыграть?

Охотников сразиться с ним нашлось немало. Гога решил начать с Кости, самого азартного футболиста.

— Только я играю по всем правилам шахматного искусства. Ходов назад не брать и чтобы никто не подсказывал, — предупредил он.

— Ладно, — ответил Костя.

— Так какой же мы выберем дебют?

— А какой хочешь. Мне безразлично.

Костя не знал ни одного дебюта, поэтому ему действительно было все равно. Все мы тоже хотя и умели играть, но с шахматной теорией не были знакомы.

— Испанская партия! — громко объявил Гога и толкнул пешку.

Костя сделал ответный ход.

— Как же ты ходишь? Я сказал — будем играть испанскую партию, а ты играешь французскую защиту.

Кругом раздались восторженные восклицания, а Костя покраснел и сказал Гоге, что будет играть, как умеет.

— Что же, хорошо! А я буду играть по разработанной системе развития.

Мы восхищенно переглянулись и снова уставились на доску. Никто не сомневался, что Гога выйдет победителем. Но Костя, видно, не собирался проигрывать. Он уверенно делал ходы и если отдавал какую фигуру, то брал равноценную. Мы уже понемножку стали терять веру в Гогины способности, как вдруг он проговорил: