– Исчезли?- переспросил Кудряшов, сидящий с торца длинного стола.- Как это может быть? Куда и как пропали, раз мы знаем о законе сохранения энергии? Куда? Как в моих сказках? В другие миры? В прошлое или будущее? На тот свет? На какой такой "тот свет"? Как определить нам это? Или не можем ничего определить? Ну, так, хоть гипотезы, что ли...

На Кудряшова посматривал с непонятным выражением лица Клюев, сидящий напротив. Что-то он обдумывал, а что - не понять.

– Да, мы не можем это ничем определить. Приборов, измерений - никаких. Только те данные, что были собраны в пансионате, ну, там, где пропали все...

– Не понял...,- тут уже Сидорчук включился в обсуждение.- Это где они людей мучили? Эта их завиральная теория о людях-катализаторах? Но это же просто бред какой-то!

– Не совсем бред. Они же собрали статистику, понимаете? Каждый, кто ими был задержан - он если и не свидетель, то присутствовал, участвовал как-то в процессе, хоть и не мог объяснить.

– И что? Доказали они что-то?

– Нет. Да и не доказать такое. Думаю, просто опять же о ненависти к чужому, о ксенофобии. Получалось, что на территории Зоны пропадали люди, опасающиеся или ненавидящие вот этих, наших, горожан. То есть, не катализатор, конечно, но все же...

– Вот не зря я их всегда отдельно отправляю,- прихлопнул ладонью по столу Сидорчук.- А то, выходит, вошли бы так в зону с нашими, а народ вокруг - фьють! А то и меня тоже - бац, и нету!

Кудряшов и Клюев теперь смотрели на него. И оба с каким-то интересом непонятным. Это всегда сразу чувствуется, когда не просто равнодушный взгляд касается, а именно с интересом, со значением смотрят, присматриваются.

– Да, молчу я, молчу,- махнул рукой Сидорчук.- Молчу и слушаю.

– И ведь что получается,- продолжил Марк.- Сначала все просто пытались "поймать" сам случай исчезновения человека или людей и определить - куда же все пропадает, куда проваливается. Потом через статистику искали. Закономерности выискивали. Ну, помните, что по одному ходить нельзя, что в темноте обычно случается. Потом вот у этих, о ком говорим, возникла идея, что есть люди-катализаторы. От них, мол, все. Они сами остаются, а окружающие теряются. Вот, нашли врага себе еще одного. Катализаторов не будет - и не будет, мол, больше ничего такого. Никаких тебе, выходит, проблем.

– Ну, сначала-то на врачей думали... На убийц, типа,- не выдержал Сидорчук.

– Вот это как раз сдуру тогда. Не думали еще, но уже действовали. Мы так всегда - сначала сделаем, а потом уже думаем, а что, собственно, сделали. И для чего, собственно,- Марк перебирал рассыпанные перед ним бумаги.- Но дальше смотрим: эпидемию объявили? Зону закрыли, народ весь тут оставили... Хотя, ехать-то некуда было - вон, сколько их не доехало.

– Сколько?

– Много, много... Итак, объявили "чрезвычайку". Зону объявили и изолировали ее. А народ в зоне все пропадал и пропадал. Связи у людей нет. Продукты все завозные. Склады и резервы разные пощипали, магазины пограбили. Для того, чтобы выжить, дружинники силой мародеров останавливали. А главное, выяснили, что бежать-то из зоны бесполезно! Ты бежишь - и сразу пропадаешь. Так-то еще можно остаться.

– Так, если ксенофобия, как ты говорил тут, то вторая половина слова-то - от Фобоса, от боязни. Кто боялся, тот, значит, и пропадал. А кто не боялся, так те и не бежали никуда. Вот они и остались. Нет?

– Потому, наверное, и дети целы оставались по большей части? И учителя при них, потому что им бояться просто некогда было - надо было о детях думать, о том, чтобы накормить, постирать, занять как-то... Так?

– Кстати, вполне возможно.

– А что там опять с детьми?- поднял голову Сидорчук.

– Да все в порядке с детьми. Ты слушай, слушай.

Марк переждал немного и продолжил, с трудом стараясь не скатиться в научные объяснения:

– Вот так и выходит: в первую очередь - те, кто боится сам или те, кто ненавидит все новое, чужое, неизвестное. То есть, стоит какая-то сила над нами будто и выхватывает - там одного, тут десяток, присматривает за порядком. И никто не знает и не понимает. И понять, кстати, совершенно невозможно. Вот, например, когда я муравьев кормлю - откуда они знают, кто кидает им пищу? И когда я их отлавливаю - разве могут они постичь такое?

– Мы - муравьи?

– С точки зрения этого непонятного - вполне возможно, что даже и не муравьи, а так, бактерии какие-то.

– Угу. Болтаем тут о муравьях и бактериях. А город - пустой стоит.

– Не нуди,- погрозил пальцем Клюев.- Марк, скажите, попытки терактов же были у нас? Это как вписывается?

– Да, были. Это экстремисты всякие, которые говорили, что город прогневал бога, за то и наказан. Потому и надо, мол, снести его с лица земли. Смыть, то есть. Тут это запросто - взрываешь плотину, и лови волну. Но вы тут на что? Вот и не допустили. А террористы и всякие другие, бандиты и прочее - они же ксенофобы на самом деле. И Зона их...

– Схавала...

– Можно и так сказать. Да. Скушала.

– Ну, так к чему ты разговор-то ведешь?

Сидорчук сидел и наливался тяжелой скукой до краев, до самых ушей, так что голова клонилась, сгибая шею. Уже который раз впустую они сидели на втором этаже и мололи воздух языками, проговаривая, что все равно ничего не понятно, что куда и как и кто - не ясно, что науке ничего не известно. А Марк этот, ботаник хренов, монотонно бубнил какие-то слова, рассказывал опять и опять о проколах и перенесениях, об экспериментах и о том, как сам он занимался со своими любимыми муравьями. Муравьи у него любимцы... Формика... Они красные и кусачие. Они бегают по муравейнику, издали похоже, как будто он кипит. Если кинуть банан сверху - вскипает красная пена. А если такой красный, с жесткими лапками, вскарабкается по черному берцу на штанину, потом поднимется, как альпинист, все выше и выше...