Консультирующий психиатр затряс головой.

— Сумасшедшие наделены мощным даром видеть реальность. Конечно, их видение искажено, но ясно. А вы — самые проницательные, хотя и самые слепые из всех пациентов, которые у меня были. Поглядите-ка на себя.

Эрик послушно завертел головой.

Рассел еще плотнее надвинул очки.

— На меня уже сегодня нагляделись.

— Неужто? — спросил психиатр. — Так, по-вашему, мы на вас любовались или эту вашу историю слушали?

— Историями нас тут только и кормят, — сказал я.

— Вы сами превратили свои жизни в истории, — ответил доктор Фридман, — вместо того, чтобы жить жизнью, которая полна историй. О'кей, Рассел, с тебя на сегодня достаточно, так что тебя больше трогать не будем. Хейли?

У негритянки мигом стал вид игрока в покер.

— А вот ты, интересно, знаешь, почему постоянно бормочешь «держись»? — спросил Фридман.

— Потому что это правда.

— «Правда» не совсем то слово, если ты используешь его, чтобы скрыть смысл, или выдумы… — Фридман остановился, подыскивая слово помягче: — Или используешь драматические приемы, чтобы утаить то, чему не хочешь посмотреть в лицо. Я знаю о том ужасе, который ты пережила в Нигерии, и о тех ужасах, которые натворила сама, но тебе придется взглянуть им в лицо. Взглянуть… не прикрываясь оценками.

— Мне без разницы, что я, по-вашему, должна делать. Я умираю.

— Как кстати. Однако выглядите вы неплохо…

— Внешность обманчива, — оборвала его Хейли.

— Так кого вы дурачите? — спросил психиатр.

Сквозь черную кожу проступил гневный румянец.

— В стране слепых и одноглазый — псих, — сказал я.

— С глазами у нас все в порядке, Виктор, — откликнулся доктор Фридман, — но только видим мы совсем разное. Так или иначе, я закончил с Хейли, если, конечно, она сама не захочет сообщить нам что-нибудь новенькое.

Хейли бросила на него испепеляющий взгляд.

Доктор обернулся к Эрику. Низенький, пухлявый инженер-очкарик так и замер на стуле. Выжидающе. Наготове. Психиатр открыл рот… но слов не нашлось, и он снова закрыл его. Он понимал, что должен сказать хоть что-нибудь о каждом из нас, иначе его просто не станут слушать.

— Эрик, пару дней назад Виктор сказал, что согласен с Марком Твеном в том, что история никогда не повторяется дважды, но как бы рифмуется…

И он указал, что «Эрик» рифмуется с «мрак».

Доктор Леон Фридман покачал головой, заулыбался.

— Будь я поэтом вроде Виктора, пожалуй, вся картина выглядела бы более связно. Но понятия и связи имеют сейчас ключевое значение… для вас, Эрик. Вы побили Ирак Саддама Хуссейна задолго до первой нашей войны там, но они превратили вас в робота. И все же хотелось бы верить, что где-то в глубине вы сохранили понятие об Эрике как о свободном человеке. Это не приказ, — сказал доктор Фридман пухлявому герою в очках с толстыми стеклами, — но постарайтесь представить себе пространство между командами «делай» и «не делай».

— Какого дьявола все это значит? — спросил седовласый Зейн.

— И что же вы поняли, служака? — ответил врач.

Эрик нахмурился, восприняв предложение доктора Ф. как приказ. И тут же принялся очерчивать в воздухе квадрат, подобно миму, выстраивающему замкнутое пространство.

Пока Эрик продолжал свою пантомиму, доктор Фридман решил поработать с Зейном.

— Все, через что вам пришлось пройти, — сказал доктор Фридман седовласому солдату. — Напалм. Героин. Липкая кровь на ботинках. Жара джунглей, от которой мозги у вас до сих пор в разжиженном состоянии. Вы сражались и после Вьетнама, так что несите свой крест и не хнычьте. Вам это по силам…

— Куда вы клоните? — резко оборвал его Зейн.

— Поздравляю. Вы победили. И смотрите, чем кончили. Верняк.

Зейн наклонился к Эрику.

— Я не такой, как он. Мне вы не можете указывать.

— Если бы я мог, — согласился доктор Фридман, — мы бы уехали отсюда вместе.

— Однако пора вам смываться в ваш реальный мир, — напомнил я.

— Так и не добравшись до вас, Виктор?

У меня кровь застыла в жилах. Доктор сразу показался каким-то нереальным. Надувной теплокровной игрушкой.

— Зейн, — сказал доктор, — похоже, вы с Виком тоже рифмуетесь?

— Еще чего, — принялся было спорить Зейн, — он мне в сыновья годится. Плюс к тому я никогда не пытался без толку руки на себя накладывать. Я не наркоман какой-нибудь.

— Но вы оба сошли с ума из-за своей службы, — ответил психиатр. — Единственная разница в том, что вы цепляетесь за ваше бремя, а Виктор использует свое, чтобы себя угробить.

— Что сделано, то сделано, — сказал я.