– Сударь, только тайно, – предположил Фернандо. – Иначе, Изабелла-Элеонора сделает всё, чтобы вас схватили, обвинив в убийстве Анри Денгона.

На следующий день Фернандо достал из сундука бумагу превосходного качества, тёмно-синие чернила, которыми предпочитали писать испанцы, остро отточенное перо, красный воск для изготовления печати с оттиском герба наизнатнейшего дона Альвареса ди Калаорра. Кстати, по поводу оттиска, профессор ещё не определился: использовать ли достоверное гербовое изображение рода Калаорра, или всё же не рисковать и самому составить нечто похожее. Но пока дело до печатей не дошло, профессор каллиграфическим почерком выводил первые строки охранной грамоты:

«Выдана прево Кристианом Рамбуле в подтверждении того, что Его Сиятельство дон Рене Альварес ди Калаорра может свободно следовать из Сен-Назера в Блуа, чему свидетельствует печать, скрепляющая сию грамоту…»

При написании сего «документа» профессор был уверен в одном: Кристиан Рамбуле действительно служил прево в магистратуре Сен-Назера и выдавал охранные грамоты за соответствующее вознаграждение. Изображение же печати небольшого порта Сен-Назер, где торговые испанские и английские суда предпочитали входить в устье реки Луары, и далее следовать до Нанта, Анже, Тура, Блуа и, наконец, Орлеана, было достаточно простым: небольшое судно, вздымающееся на волнах с двумя скрещенными мечами на парусе. Подделать подобный оттиск и изготовить печать для профессора с его умением не составляло труда.

Рене уже не спрашивал Фернандо: откуда у него подобные навыки? – видимо жизнь всему научит, а уделял внимание своей внешности – испанский аристократ должен выглядеть безукоризненно. Он созерцал свою отросшую бородку, увы, но бриться в последнее время просто не было ни сил, ни времени, ни желания; размышляя, как бы её постричь на испанский лад, дабы она торчала аккуратным клинышком.

Борода хоть и отросла, но всё же была коротковата. Рене исхитрился, проявив умение и терпение, а главное – воображение, и вскоре небольшая острая испанская бородка удалась.

В это время Жиль примерял на здоровую руку новую боевую рукавицу, так как ему предстояло выглядеть весьма солидно в роли личного телохранителя дона Альвареса.

Вскоре охранная грамота, увенчанная навесной печатью Сен-Назера лежала на столе, вызывая нескрываемый восторг прелата.

– Профессор, если жизнь ко мне будет суровой, возьмёте к себе в ученики?

Фернандо поморщился, уже занявшись составлением липового генеалогического древа рода Калаорра.

– Возможно, господин прелат… Только умение сие требует усидчивости, внимания и знания языков… Вам же только: колоть да резать…

Рене хохотнул, поразившись наглости профессора, но ни чуть не обиделся.

– Помилуйте, дорогой друг! Я прилично владею испанским, итальянским, латынью и греческим! В монастыре я получил неплохое образование.

– Что ж – раз так, то сгодитесь в ученики… – рассеяно заметил Фернандо, тщательно карябая бумагу пером.

Когда же генеалогия рода Калаорра была готова, Рене с нескрываемым интересом изучил её:

– Потрясающе! Это где же вы, профессор, достигли таких познаний?! Неужели род Калаорра действительно происходит от самих Меровингов [62] , состоит в родстве с Себастьяном ди Вальядолид и принцем Корнуэльским? Да, кстати, а есть ли вообще таковой?

– Как говорится: stultorum infinitus est numerus [63] ! Будем считать, что есть, ибо в Испании столько знатных фамилий, сколько булыжников на Парижской Королевской площади. При желании, мой друг, и за соответствующую плату я составлю вам генеалогию, простите за богохульство, берущую начало от наших пращуров – Адама и Евы. В подобных делах следует придерживаться проверенной истины: чем страшнее ложь, тем она правдоподобнее выглядит и убедительнее звучит. Поэтому, дорогой мой, дон Рене Альварес, привыкайте к новой ипостаси и гордитесь: в ваших жилах течёт королевская кровь, правда весьма разбавленная разными испанскими грандами, идальго, а также английскими лордами, но всё же наберётся одна двадцатая часть.

Рене и без того знал, что в нём течёт именно королевская кровь, ибо он – сын Франциска I, но промолчал посему поводу: ни Жилю, ни профессору пока не следовало об этом знать.

Испанский колет, выгодно подчёркивающий фигуру; пышная фреза, тёмно-вишнёвый атласный плащ, отороченный золотистой тесьмой; широкополая шляпа, отделанная плюмажем; высокие замшевые сапоги, массивная золотая цепь с сапфиром, красовавшаяся на груди молодого испанского идальго Рене Альвареса ди Калаорра, несомненно, говорили о его богатстве и знатном происхождении. Эту картину дополнял отличный конь, правда бургундских кровей, увы, но в городе так и не удалось найти истинных испанских жеребцов, а также двуручный Бастард Сворд в новых алых ножнах, притороченных к седлу с левой стороны.

Жиль, которого теперь попросту называли Хуан, облаченный в блестящий металлический нагрудник, такие же поножи и солереты [64] , вооружённый до зубов, в барбюте [65] с открытым забралом, также восседал верхом и выглядел воинственно и достаточно убедительно для телохранителя дона Альвареса.

Профессор же органично соответствовал сему маскараду, ибо он – испанец, Фернандо Сигуэнса, учёный муж и личный секретарь дона Альвареса ди Калаорра, важно покачивался на приземистом крепком муле, доставая ногами чуть ли не до земли.