Инициативу подхватил Сфорца:

– Миланское герцогство также нас поддержит. Если вы помните мой сын, Джованни Сфорца, был отвергнут семейством Борджиа.

– Простите, вице-канцлер, – вмешался кардинал Непийский, – но Милан слишком далеко от Рима.

– Я прикажу войскам двигаться к Форли, а затем совместно выступлю с кондотиерри [60] Катерины на Рим. Мы уничтожим Борджиа и его приспешников прямо в логове.

– Может быть, лучше яд, – предположила Санча. – Война повлечёт разрушения и смерть, а мы бы хотели получить не разграбленные земли.

Присутствующие задумались.

– Весьма сложная задача. Пища понтифика тщательно проверяется и пробуется. Да и потом, его цепной пёс Карло Пазолли, как тень следует за ним, – пояснил Сфорца.

– Итак, решено, все склонны к военным действиям, – подытожил герцог Бисельи.

Присутствующие кивнули.

– Остаётся последний нерешённый вопрос: раздел Папского префектората в наших интересах.

У собравшихся заговорщиков вожделенно заблестели глаза.

Лукреция проснулась посередине ночи, её охватил озноб, хотя в помещении было тепло, а на улицах Рима стоял август. Она повернулась к мужу с намереньем прижаться к нему, но в руки попала только подушка.

Лукреция тихонько позвала, думая, что муж поднялся посреди ночи по каким-либо причинам:

– Альфонсо!

Покои были пусты, ничто не выдавало присутствия герцога. Она накрылась одеялом и попыталась заснуть. Сон навалился, мысли смешались, сознание уплывало в сладостный мир сновидений.

Она почувствовала, как Альфонсо лёг рядом и обнял её.

Санча Арагонская направлялась к покоям Цезаря. Она добилась своего, и гонфалоньер окончательно потерял голову. Молодая женщина, обладая южным неаполитанским темпераментом, имея за плечами в свои пятнадцать лет богатый любовный опыт, умела доставить удовольствие такому развращённому мужчине как Цезарь Борджиа.

Гонфалоньер ждал любовницу с нетерпением. Она же чуть задержалась, с намерением помучить любовника и воспламенить в нём страстное желание.

Санча подошла к покоям Цезаря, стражи тот час же её пропустили. Мужчина, томимый ожиданием, стоял около камина, ночи были тёплыми, огонь в нём не разводился. Любовникам нравилось предаваться страсти на шкуре леопарда лежащей на полу рядом с ним.

Войдя в покои, Санча ощутила любовный трепет, предвкушая наслаждения, что и говорить, её муж Джоффре был просто невинным младенцем по сравнению с Цезарем.

Любовники лежали рядом на шкуре леопарда, утомлённые друг другом. Даже в такие минуты Санча не забывала – кто она, и с какой целью соблазнила Борджиа.

Она начала издалека:

– Цезарь, скажи, почему ты сложил священный сан, принял титул графа Валентинуа и чин гонфалоньера? Неужели обязанности священника так тяготили тебя?

– Отнюдь, дорогая Санча. Просто скоро начнутся большие перемены на Папских землях и мне выгоднее быть графом Валентинуа.

– Перемены? – Санча удивлённо вскинула красивые брови.

– Да, carra mia, перемены. Поверь мне, ты о них лишь выиграешь.

– И чем же? – Санча опять приподняла брови.

– Тем, что я люблю тебя и хочу на тебе жениться, – Цезарь привлёк любовницу к себе и страстно поцеловал.

– Ты же знаешь, я замужем за Джоффре, – возразила Санча.

– Это не помеха – сделаю так, что станешь вдовой. Только скажи!

– Но Джоффре – твой брат, – попыталась воззвать Санча к милосердию любовника.

– Этот щенок, рождённый от шлюхи Патриции ди Грантони! Не смеши меня! – Цезарь рассмеялся. – Я раздавлю его как букашку!

– А, если я и вправду соглашусь? – спросила Санча томным голосом, полным страсти.

– Хочешь, прикажу сегодня же утопить его в Тибре?

– Немного позже, – сказала интриганка и обняла Цезаря за шею.

Они слились в страстном поцелуе, перешедшим в соитие их молодых тел.

Отдохнув, Цезарь поднялся, не стесняясь наготы, подошёл к изящному столу и наполнил бокалы вином.

– Выпьем, мы были чрезмерно страстными, – он протянул бокал Санче.

Она пригубила вино. Цезарь же жадно осушил весь бокал и наполнил его снова. У Санчи возникло острое желание подсыпать любовнику яда, но, увы, время и место были неподходящими.

– Скажи мне, перемены – это война?

Цезарь взглянул на любовницу, которой доверял и был уверен в её чувствах. Он промолчал, в душе зародилось сомнение: задаёт слишком много вопросов. Зачем?