Шрифт:
Уже тогда он ездил в Лондон покупать по дешевке подержанные диски и перепродавал их по полной цене болонским панкам, обосновавшимся перед прилавком «Золотой диск». Теперь его каталог пластинок считался самым известным среди денежных японских клиентов. Он покупал пластинки на аукционе в Интернете, и у него был свой сайт с большим списком фанатичных подписчиков, готовых тратить большие деньги за виниловый диск «Strangler» или «Sex Pistols». Он постоянно разъезжал: Лондон, Манчестер, Париж, Барселона, часто в компании с гомиком Тито, ведущим специалистом по итальянской музыке.
Я издалека увидела Давиде, который торговался с мальчишкой, одетым в стиле хип-хоп, и подошла к прилавку.
— Диджей, — произнес он, кивнув в сторону парня, уходящего с набитой виниловыми дисками сумкой. — Сейчас стало модным собираться компанией и расслабляться под музыку. Покупают все подряд.
Мы с ним не из тех, кто целуется.
— По кофе? — предложила я.
Он сделал знак Тито, чтобы тот приглядел за товаром, взял меня под руку, и мы прошли к бару.
— Я уже несколько месяцев не покупаю никакой музыки, — сказала я.
— Знаешь, сегодняшняя музыка ничем не отличается от прежней.
— То есть?
— Она или отличная, или плохая.
Он заказал кофе для меня и черногорский коктейль со льдом для себя.
— Удачный день?
Он пожал плечами и потер ладони о джинсы.
— Продал все виниловые диски «Ramones» и, честно скажу, было немного жалко.
С чувством ностальгической солидарности я кивнула головой. Он глотнул коктейль и облизал губы.
— Ты все еще слушаешь «Who»? — Он помнил о моей любви к ударнику, который играл с замедленным ритмом, приглушая звук тарелок.
Я помешала диетический сахар и натянуто улыбнулась.
— Время от времени.
— Все еще одна?
Я оторвала взгляд от чашки.
— Все еще одна.
— Ты неплохо играла на ударнике.
Я дружески толкнула его.
— До того, как… — Он остановился на половине фразы. — После того случая все изменилось.
«Тот случай» — это моя сестра Ада.
— Да, изменилось все. — Я потупила взгляд.
— Извини, не хотел об этом говорить, но стоит увидеть тебя…
— Все нормально. Не беспокойся.
— Пора за работу, — произнес он.
Я проводила его до прилавка.
— До встречи, Мэл.
На следующий день я проснулась рано и сразу поехала в агентство. Перед дверью, на потертом коврике, лежал коричневый пакет. Я взяла его.
Отправитель — Альдо Чинелли. Это давнишний друг моей сестры, он уже много лет жил в Лондоне и был писателем, насколько мне было известно. Я в недоумении повертела пакет.
Войдя в кабинет, я положила пакет на письменный стол, развернула его и увидела коробку из-под обуви, доверху заполненную конвертами. Почерк узнала сразу. В коробке еще была записка Альдо, тоже написанная от руки: «Дорогая Джорджиа, переезжая в который уже раз, я нашел в чемодане письма, которые Ада посылала мне из Рима. Я решил, что лучше, если они будут у тебя. Обнимаю, Альдо».
Мне показалось, что сердце на мгновение остановилось. Я бросилась в кабинет Спазимо в надежде застать его там. Я подозревала, что иногда по ночам он спал там, на жестком, как бетон, диване прямо в одежде.
Его взгляд остановился на коробке, которую я держала в руках.
— Купила себе кроссовки «Рибок»?
Я прикрыла глаза и прошептала:
— Мне она никогда не писала.
Спазимо глубоко вздохнул, сел верхом на стул и стал поглаживать свои волосатые руки. Он знал, что Ада была моей единственной сестрой и на два года старше меня. Она хотела стать актрисой и жила в Риме. Однажды утром Джулио, ее жених, вернувшись после выходных, проведенных у своих родителей в Брианца, открыл дверь квартиры на площади Мальва и нашел ее повешенной на потолочной балке.
Вскрытие показало высокий уровень алкоголя в крови, и полиция сдала дело о самоубийстве в архив, считая его опрометчивым поступком молодой безработной актрисы. В тот день на рассвете сосед видел, как из квартиры вышел мужчина, личность которого так и не была установлена.
Это случилось шестнадцать лет назад. В агентстве из уважения к старшему фельдфебелю и ко мне об этом никогда не говорили. Я всегда держала язык за зубами, но все равно об этой трагедии знали все.
Я показала Спазимо записку Альдо.
— Будешь их читать? — спросил он, кивая на содержимое коробки.
— Не знаю.
Он приоткрыл свой широкий и тонкий рот, чтобы что-то сказать, но в последний момент передумал. Тут-то и раздался звонок в дверь.
Сидевшую в кожаном кресле моего кабинета женщину звали Лучиа Толомелли. На вид ей было лет тридцать пять. Ее маленькую и продолговатую голову украшала цветистая косынка, купленная на дешевом рынке. На первый взгляд она казалась худой, но ее истинные габариты выдавали объемистая задница и короткие пухлые ноги, обтянутые габардиновыми брюками бежевого цвета, которые делали ее настоящей матроной.