Она одобрительно кивнула, когда я взял из холодильника сифон и бутылку розового «Бандоля» {31} . Она явно считала, что каждый порядочный англичанин к полудню должен быть пьян.

— Моя машина, — объяснил я ей, — она очень старая. От пары стаканчиков она лучше едет.

— Конечно. Приезжаете в Валенсию, открываете гараж. — Она наблюдала, как я поднял стаканчик, чокаясь с утренним светом. — В «Эдем-Олимпия» всегда хороший погода.

— Что верно, то верно. Вот только этим маем выдался один непогожий денек. — Я почувствовал, как мне в ноздри ударили пузырьки, и глотнул газированного вина. — Сеньора, а давно вы в «Эдем-Олимпии»?

— Два года. Я была горничная у мистер и миссис Нарита.

— Они жили на соседней вилле? Там, где после них поселились Ясуды? Доктор Пенроуз мне говорил — они здесь не прижились и вернулись в Париж. Наверно, это было страшно, как в японских комиксах.

Сеньора Моралес опустила глаза, словно для того, чтобы получше рассмотреть инжир и фенхель.

— До этого я работала у мсье Башле.

Я поставил стакан, вспомнив, что Ги Башле, глава службы безопасности «Эдем-Олимпии», стал одной из жертв Гринвуда.

— Извините, сеньора. Представляю, как вам досталось.

— Ему досталось больше.

— Но я говорю о вас. О том, как вам, наверно, было больно, когда вы узнали, что его убили прямо в кабинете.

— Нет. — Сеньора Моралес говорила уверенно. — Не в кабинете. Он умер дома.

— Надеюсь, вас там не было?

— Я ехала из Граса. — И словно для того, чтобы оправдать свое везение, она добавила: — Я начинаю в девять. Я приехала — полиция уже в доме.

— Ну да. Это случилось очень рано. Так значит, мсье Башле был…

— Да, мертвый. И доктор Серру.

— Доминика Серру? — Пенроуз упоминал эту коллегу Гринвуда по приюту в Ла-Боке. — Разве ее убили не в клинике?

— Нет. — Сеньора Моралес разглядывала бледноватый пушок на персике, словно раздумывая — не вернуть ли фрукт в супермаркет. — Тоже в доме.

— Я думал, всех убили в «Эдем-Олимпии». Ведь доктор Серру жила в Ле-Канне.

— Не в ее доме. — Сеньора Моралес махнула рукой в сторону окон, за которыми виднелись крыши жилых домов анклава. — В доме мсье Башле. Четыреста метров отсюда.

— Значит, они погибли там вместе? Доктор Гринвуд пристрелил их обоих?

— Одновременно. Ужасно… — Сеньора Моралес перекрестилась. — Доктор Серру была очень добрый.

— Не сомневаюсь. Но что она там делала? Помогала ему чем-то?

— Ага… Чем-то.

Я подошел к окну; в саду работали разбрызгиватели, освежавшие лужайки и смывавшие накопившуюся за ночь пыль. Я-то имел в виду, что Башле заболел, может, у него случился внезапный приступ стенокардии, и он набрал номер «скорой». Доминика Серру приехала к нему, и этот вызов на дом стал в ее жизни последним, а другой доктор — у которого помутился рассудок — заявился туда со своим первым в тот день визитом.

— Сеньора Моралес, вы уверены, что они были убиты в доме Башле?

— Я видела трупы. Их выносили.

— Может быть, их, наоборот, вносили? Может, Башле привезли из офиса домой? А в этой суете вы легко могли…

— Нет, — сеньора Моралес уставилась на меня тяжелым взглядом. Голос ее звучал на удивление решительно, словно она боялась упустить свой шанс. — Я видела их кровь. Повсюду… Осколки костей на стене спальни.

— Сеньора, прошу вас. — Я налил ей стакан воды. — Извините, что поднял этот вопрос. Мы знали доктора Гринвуда. Моя жена работала с ним в Лондоне.

— Мне сказали уехать… — Сеньора Моралес уставилась куда-то над моим плечом, словно в голове у нее прокручивалась старая кинопленка. — Но я зашла в дом. Я видела кровь.

— Сеньора Моралес, — я вылил свой «спритцер» в раковину. — Зачем доктору Гринвуду понадобилось убивать столько людей? И ведь большинство из них были его друзьями.

— Он знал мсье Башле. Доктор Гринвуд часто к нему приходил.

— Может, он обслуживал его? Как врач?

Сеньора Моралес пожала своими широкими плечами: