— Подождите минутку, пожалуйста.

Прикрыв телефонную трубку, Селия сказала Эндрю:

— Случилось что-то из ряда вон выходящее. Что именно, я сама еще не понимаю. Возьми параллельную трубку.

Второй телефон стоял в ванной, Селия подождала, пока Эндрю взял трубку, затем сказала:

— Сэт, я вас слушаю.

— То, что я вам только что рассказал, — лишь первая часть, Селия. Вторая звучит следующим образом: совет директоров хочет, чтобы вы вернулись.

Она по-прежнему едва верила собственным ушам. После некоторого молчания Селия сказала:

— Давайте-ка по порядку. Расскажите все сначала.

— Хорошо, расскажу.

Она почувствовала, как Сэт собирается с мыслями, и одновременно задумалась: а почему, собственно, звонит он, а не Сэм Хауторн?

— Вы помните сообщения об изуродованных младенцах? О дебилах — до чего же слово ужасное! О случаях в Австралии, Франции и Испании?

— Конечно, помню.

— Вслед за ними последовало множество других в этих странах, да и не только в них. Их так много, что не остается никаких сомнений: причина всему — монтейн.

— Боже праведный! — Свободной рукой Селия схватилась за лицо. И первой судорожной мыслью пронеслось: «Только не это! Это сон, кошмар, на самом же деле ничего не случилось. Я не хочу быть правой, нет, только не ценой таких ужасных доказательств!»

Тут сквозь приоткрытую дверь в ванную она увидела Эндрю, его посуровевшее лицо; за окном поднимался рассвет, и Селия поняла: то, что сейчас происходит, не сон, а самая настоящая правда.

Сэт продолжал говорить, сообщая все новые подробности:

— …Все началось месяца два с половиной назад. Сначала стали поступать разрозненные сообщения о случаях, подобных тем, что были в самом начале. Потом их стало больше. А совсем недавно целый поток… И всякий раз будущие матери принимали монтейн… На сегодняшний день во всем мире родилось почти триста изуродованных младенцев… Очевидно, эта цифра будет расти, особенно в Соединенных Штатах, где монтейн поступил в продажу только семь месяцев назад…

Охваченная ужасом, Селия закрыла глаза. Сотни младенцев, которые могли стать совершенно нормальными детьми и которые отныне лишены возможности думать, ходить и даже сидеть без посторонней помощи. И это на всю жизнь.

…И сколько еще таких должно появиться на свет! Ей хотелось выплакать горькими слезами переполнявшую ее бессильную ярость. Но кому нужны ее слезы? Никому. Рыдания и гнев были бесполезны — слишком поздно!

Но могла ли она сделать больше, чем сделала, ради предотвращения столь ужасной трагедии? Да! Могла!

Она могла поднять свой голос протеста после того, как подала в отставку, не молчать, а добиваться, чтобы ее опасения относительно монтейна стали достоянием общественности. Но разве это что-нибудь изменило бы? Разве стали бы ее слушать? Вероятнее всего, нет, хотя, возможно, хоть кто-нибудь прислушался бы, а ведь даже один-единственный спасенный ребенок мог стать оправданием ее усилий.

Словно читая ее мысли на расстоянии в пять тысяч миль, Сэт сказал:

— Все мы тут задавались вопросами, Селия. У всех нас были бессонные ночи, все мы терзаемся угрызениями совести, и среди нас нет ни одного, кому не суждено донести чувство вины до самой могилы. Но ваша совесть может быть чиста. Вы сделали все, что было в ваших силах. И не ваша вина, что поданный вами сигнал тревоги остался без внимания.

«А ведь как легко и удобно было бы согласиться с Сэтом», — подумала Селия. Но она знала, что до конца своих дней не сможет отделаться от сомнений.

Внезапно ее осенила еще одна тревожная мысль.

— Скажите, Сэт, все то, что вы мне рассказали, станет достоянием гласности? Что предпринимается для широкого оповещения общественности? Что-нибудь делается для того, чтобы женщины немедленно перестали принимать монтейн?

— В общем-то делается… но не совсем так. Кое-что стало достоянием гласности, но, если по правде, в весьма ограниченном масштабе.

Вот оно что, подумала Селия. Этим-то и объясняется тот факт, что за время путешествия они с Эндрю ни разу не слышали о монтейне ничего плохого.

Тем временем Сэт продолжал:

— Судя по всему, по сей день никому из журналистов так и не удалось составить полную картину сложившейся ситуации. Но мы опасаемся, что вскоре это случится.

— Вы опасаетесь…

Итак, со всей очевидностью поняла Селия, никаких попыток широкого оповещения населения предпринято не было, а это означает, что монтейн по-прежнему продается и используется. Селия вновь вспомнила вчерашние слова Эндрю. Он дословно передал ей сообщение Тано о том, что монтейн «бешено раскупается».