– Я знала, – выдохнула она, обдав Леру затхлым запахом изо рта. – Я всегда чувствовала. Я вижу это как наяву. Дом, и фонарь над крыльцом, и крыльцо резное, да? И у меня семья, две дочки, собака…

Чудесные хрустальные слезы покатились из ее глаз, и в удивленной тишине, в дамском туалете офиса, Алена громко и радостно зарыдала. Эти всхлипывания разбили молчание, девчонки загомонили, обступили, стали гладить ее по плечам, хватать за руки… Но громче всех прозвучал ласковый голос Леры, словно черти ее за язык тянули, и заговорила-то она с интонацией Милы Чертковой:

– Может быть, ты закончишь карьеру журналистки и станешь няней в богатом семействе?

Гомон и рыдания прекратились, как по волшебству, девушки расступились, а Лера почувствовала, как мучительно она краснеет, не только лицом, но даже спиной. А Касаткина ничего не сказала. Повернувшись всем телом, она отыскала свое отражение в мутном зеркале. Там, полураскрыв рот, выпучив стеклянные глаза, плавала бесформенная, бледная рыба с уродливыми багровыми наростами на морде. Она только кивнула и медленно выплыла в двери…

А Лера услышала тонкий звон – то ли разбилось глупое сердце Алены, то ли кто-то невидимый, безжалостный рассмеялся над ними обеими…

И с тех пор Касаткина ни разу не подошла к Лере, не заговорила с ней, даже не смотрела на нее. Можно было бы поговорить с ней, извиниться, повиниться в дурацкой зависти к чужому, будущему счастью… Но заодно Валерию начали бойкотировать и девчонки, свидетельницы «драмы в туалете», как про себя насмешливо сформулировала Лера. А перед ними не накланяешься, у всех прощения не напросишься, да и нужно ли это? Где они, а где Лера?

Но, надо признать, порой бывало тошненько. Утешало лишь то, что высокомерная фифа Александра умудрилась поскользнуться на банановой корке, как в фильме «Бриллиантовая рука», и теперь лежит в больнице с аппаратом Елизарова на очаровательной нижней конечности…

И как только спала липкая жара и запахло нежнейшей осенней горечью, Валерия с работы уволилась. Ее не удерживали, не уговаривали остаться – в последнее время она была небрежна, опаздывала к началу эфира, огрызалась в ответ на самые мягкие замечания. Девица явно готовила себя к другому занятию, более прибыльному и увлекательному.

«Занятие» пока заключалось в том, что Лера подыскивала площадь для своего будущего салона. Подходящих мест не находилось – то они располагались слишком далеко от центра города, то стоили слишком дорого, то выглядели очень неприглядно. Но удача ей все же улыбнулась. Не откладывая в долгий ящик, Лера позвонила в фирму, что сдавала подвальчик, попросилась посмотреть. Весело собиралась, раскидала по всему дому тряпки и косметику. Марина мрачно наблюдала за ее сборами.

– Зачем тебе это нужно? Представь, какая возня, нужно будет что-то оформлять, лицензию получать… Ты хоть представляешь, куда тебе идти?

– Все учтено могучим ураганом! Марин, сейчас существуют фирмы, которые занимаются регистрацией фирм…

– Которые сами занимаются регистрацией фирм, – закончила за нее Марина. – Я уж не знаю, что с тобой делать и как разговаривать.

Тоска! Все эти люди, которые «не знали, что делать и как разговаривать», – они же просто завидовали Лере, завидовали ее известности, славе, деньгам, да и красоте, в конце концов. Ну да! Это же так понятно, почему Марина не хочет носить все те чудесные вещи, что Лера ей дарит. Она, в сущности, старая уже, а у Леры все впереди. Она не может потратить свою жизнь и свой Дар (именно так, теперь даже в мыслях с большой буквы), растранжирить, похоронить в глубине старой питерской квартиры. Она должна стать известной, не для славы и даже не для денег, а только для того, чтобы Он скорее нашел ее…

К новым темно-розовым туфелькам ни одна сумка не подходила. В следующий раз она будет покупать обувь в таком магазине, где сразу подобран комплект – туфли, сумка, кушачок, какое-нибудь украшение. А пока она отыщет летнюю соломенную сумку, на ней тоже такие розовые цветочки налеплены, будет хорошо. Она даже не вспомнила, что именно эта сумка была у нее в руках в тот, роковой день, именно она упала, звякнув, рядом с Лерой на мокрый, сияющий асфальт. Вспомнила только, когда открыла «молнию», удивленная объемом сумки и странным звуком, невнятно донесшимся из нее.

Посох дождя. Старинный ирландский инструмент, благодаря которому в Ирландии всегда дождливо. Сухая тыква, проданная ей человеком по имени Ангел, она предназначалась в подарок Максу, но осталась у Леры. Пересыпаются горошинки – вот робкие капли дождя, вот буйная пляска пузырей в лужах, вот дождь превращается в шумный ливень, а вот и звучит отдаленный раскатистый гром. И молния сверкает…

Лера протопала в туфельках по ковру, водрузила посох на самое козырное место, на старинную горку с посудой. Пусть будет ее талисманом.