И тут же она поняла, как ей повезло. Не призадумайся прохожий над своими делишками, Лёля вылетела бы со двора бабы Дуни прямиком на него, и тогда еще неизвестно, что было бы. Может, он заорал бы: «Караул!» – кто его знает.

На цыпочках, не чуя ног, она прошмыгнула за спиной поглощенного своими заботами мужика и метнулась в ближайший проулок.

Где-то невдалеке раздавались голоса, мычали коровы, блеяли овцы, хлопал кнут. Пастух гнал в деревню стадо. Поминки поминками, а хозяйки спешили встретить свою животину.

Солнце клонилось к закату, тянуло за собой сизый, с золотистым отливом, шлейф ленивых туч. Воздух был напоен влагой, но, похоже, гроза не соберется и нынче ночью.

«И слава богу, – подумала Лёля. – Сколько я могу пройти за ночь? Сколько вообще километров в час проходит человек? Пять? Ладно, предположим. Если в час – пять кэмэ, а до Курмыша – шестьдесят, это значит двенадцать часов топать без передышки. Пусть и восемьдесят. Даже исходя из самого худшего, за сутки как-никак добреду!»

От сердца отлегло, но тотчас Лёля напомнила себе, что, прежде чем добраться до Курмыша, предстоит еще выбраться из деревни.

Огороды, мимо которых она бежала, были пусты. Над летними кухоньками курились дымки. Никто не липнул к заборам, не провожал беглянку изумленными взглядами, не поднимал тревогу.

«Может, обойдется?» – с надеждой подумала Лёля, и тут ее словно толкнуло что-то. Обернулась – и увидела того самого мужичка, которого застала за нужным делом. Во всяком случае, она узнала эту застиранную клетчатую рубаху. И обладатель ее теперь поспешал за Лёлей!

Она споткнулась, ускорила шаги, но тотчас опять споткнулась. «Да мало ли, куда и зачем он идет, – попыталась успокоить себя, – в конце концов, должен же тут встретиться хоть один прохожий».

Этот оказался весьма общительным прохожим: заметив, что обнаружен, он замахал руками и что-то нечленораздельно завопил.

Лёля почти побежала, но посвист и покрик не отставали. К тому же из бокового проулка вывернулся еще один прохожий, за ним и третий… Почему они выбрали для прогулок эти разъезженные колеи, – совершенно непонятно.

«А вдруг спросят, кто я и что здесь делаю? Что сказать? Ищу, мол… Юлю ищу! Олеся же говорила, что Юля живет в деревне. Вот я и пошла – передать ей привет от дочки Хозяина».

Между тем обходными маневрами Лёля подобралась почти к самой околице. До края деревни оставался всего один огород, отделенный от соседнего участка совсем узеньким, в полшага шириной, проулочком. Лёля шагнула туда и приостановилась. У нее был выбор: либо ломиться через два забора и широченные, старательно окученные картофельные грядки, либо пройти по тому проулочку. Все бы ничего, но его надежно перегораживал своим кряжистым телом какой-то поселянин. Он опирался локтями о забор, что-то внимательно разглядывая во дворе, и, похоже, не собирался трогаться с места.

Лёля нерешительно оглянулась. Те трое ощутимо приблизились. Вряд ли они одобрительно посмотрят на то, как незнакомая девица вдруг чесанет через чужую картошку. Еще, чего доброго, хозяев на помощь покличут. Нет, лучше идти вперед.

«Попрошу его посторониться – не укусит же! – успокаивала она себя. – К тому же он так увлечен, что вполне может меня не заметить».

Она вступила в проулок довольно бойко, но постепенно замедлила шаги. Селянин явно не видел ее, и Лёля уже оказалась рядом. Набираясь храбрости попросить его чуть сдвинуть оттопыренную корму, она невольно заглянула за забор – и споткнулась в очередной раз.

Открывшееся ей зрелище было способно сбить с ноги и полк солдат.

Лёля увидела крепкого рыжеволосого человека в поблекших от старости тренировочных штанах и белой майке, открывающей мощные веснушчатые плечи. Сидя на корточках, он поливал из бутылки (содержимое ее по виду было неотличимо от воды, однако почему-то всякому становилось сразу ясно, что это не вода) кусок хлеба, разминал его в ладони и кормил этим месивом большого петуха. Петух был молодой, огненно-рыжий, красоты необычайной. Его пышный хвост был украшен круто, наподобие серпа, выгнутым изумрудно-зеленым пером. Это был не петух, а произведение искусства!

Он охотно склевал с ладони рыжего здоровяка весь хлеб до крошечки и недовольно заквохтал, как бы прося добавки. И вдруг его качнуло… Неуклюже расцепив спутавшиеся шпоры, красавец все же выровнялся. Вскинул голову, вздыбил гребень. Одно крыло его напряженно опустилось, и, загребая пыль, он начал бочком наскакивать на незримого противника. Из горла вырвался грозный кукарек, внезапно сменившийся протяжным криком. Петух натурально дал петуха, и тут всего его повело, повело в сторонку, он засеменил, запутался-таки в шпорах – рухнул набок, беззвучно разевая клюв и заводя подернутые пленочкой глаза.