Рик поднял глаза на своего незваного гостя.

— Ну и зачем вы мне сказали? Не проще ли позволить людям Мередита прикончить нас обоих, и пусть Салуччи заправляет всем шоу?

— Не проще, потому что вы мне нравитесь, — ответил О'Ханлон. — Меня восхищает ваша хватка, мой мальчик. Не проще, потому что вы держите лучший салун в городе, такой отменный, что он вытеснил с рынка мой дражайший «Долгоносик» — ваш салун и прискорбное завершение благородного эксперимента, с которым нам так повезло. Не проще, потому что вы не дергаетесь в опасности. Вообще говоря, мистер Бэлин, вы очень похожи на меня, а это лучший комплимент, который я могу предложить… Знаете, я в своем роде гурман красивой драки, — продолжал О'Ханлон, — и мне хочется, чтобы в этом небольшом состязании у вас был шанс подраться. — Ирландец потянулся за шляпой, которая непременно лежала не дальше чем на расстоянии вытянутой руки. О'Ханлон кичился своими шляпами. — Что ж, я сказал то, с чем приезжал, и теперь я будто покаялся, будто поведал все свои грехи отцу Флинну. Открыться во всем — великая вещь, ну, кроме как в зале суда, разумеется. — Он похлопал Рика по плечу. — Как вы знаете, в этой стране свобода прессы: любой волен купить газету и типографию и печатать, что захочет. Если неохота держать целую газету — ладно, всегда можно купить одного-двух писак. Позвоните моему другу Уинчеллу, — посоветовал ирландец. — Передайте ему от меня привет и вот это.

Он подал Рику папку, которую прятал между страниц газеты. Рик пролистал — сплошь Мередит и Салуччи. Письма, документы, фотографии, описывающие взаимовыгодное сообщничество. Если это попадет в газеты, и сенатору, и гангстеру придет конец. Начал прорисовываться план — единственный план, который может спасти жизнь Рику и Солли.

— Зачем вы мне помогаете? — спросил Рик.

О'Ханлон ответствовал загадочной улыбкой.

— Хотя вы, само собой, не посещаете церковь, — сказал ирландец, — я все же надеюсь, что вы что-то усвоили из моей сегодняшней проповеди. А вот и мораль: всегда сообщай противнику ровно столько информации, чтобы ему хватило повеситься. Открой все, кроме того, что лучше не открывать и о чем никто не узнает, пока не будет слишком поздно.

О'Ханлон надел шляпу и, по обыкновению, низко надвинул ее на левую бровь. Восхитительная шляпа из мехового фетра, тонкая смесь бобра и кролика, выкрашенная в нежный, но не вовсе бледный голубой. Ее он надевал только в особых случаях.

— Уолтер настолько мне обязан, что ему за всю жизнь не расплатиться, — сказал О'Ханлон. — Он вам поможет. В остальном вам придется самому себе помогать. Если вы так умны, как я предполагаю, вы поймете, что делать. — Он смерил Рика долгим взглядом. — А если, паче чаяния, вы не такой, имейте в виду, что эти материалы все равно попадут к Уинчеллу. Потому что я терпеть не могу бросать дела на половине, мой мальчик, — по-моему, это смертный грех. Я вполне разделяю с мистером Дарвином веру в то, что выживает самый приспособленный, что бы там ни думала о его теории мать святая церковь.

О'Ханлон повернул ручку двери и бесшумно шагнул за порог.

— До скорого, мистер Бэлин, удачи вам, и пусть победит сильнейший, — сказал он, исчезая в полумраке лестничного колодца. — Я буду читать газеты, и не только юмористические страницы.

Две минуты спустя Рик сам вылетел за дверь, бросился в лифт, спустился на первый этаж и прыгнул в машину, все еще стоявшую у дома. Через пятнадцать минут он затормозил перед редакцией «Нью-Йорк Миррор» на 45-й авеню и ворвался в фойе как помешанный.

— Где Уинчелл? — заорал он на привратника.

— Второй этаж, — ответил привратник.

Он сто раз уже видел, как разнообразные психи врываются в редакцию и все как один требуют Уинчелла.

Глава тридцатая

Около полудня Луи Рено зарегистрировался в отеле «У трши пштросув» под именем Луи Буше. Он позвонил в номер Рику, но ему сказали, что «мистер Линдквист» ушел обедать. Луи вышел на улицу — глотнуть, кроме прочего, свежего воздуху.

Вернувшись, он уселся в кресле, разглядывал в окно Карлов мост и Влтаву и обдумывал положение дел. Без особого оптимизма, но быть оптимистом — не его работа. Он был слегка под мухой и более чем сыт, что вполне отвечает его желаниям.

Яснее, чем прежде, он видел, что их план невыполним. Закинуть бомбу в движущуюся машину уже пробовали раз, в Сараево, но эрцгерцог Франц Фердинанд спасся, отбив бомбу под колеса другой машины, — а через несколько часов умер от пули Гаврилы Принципа по дороге в больницу, куда отправился навестить тех, кого ранило бомбой при первом покушении. Вероятно, тот, кто выдумал этот план с подрывом, историю не изучал.

Как и в Сараево, у заговорщиков будут стрелки на подстраховке — чтобы довершить дело. Впрочем, Луи сомневался, что Рейнхард Гейдрих будет так же сговорчив, как эрцгерцог Фердинанд. «Привет, мои красавцы, да-да, пожалуйста, забирайтесь и стреляйте прямо в сердце под имперским мундиром; вот и умнички!»

Луи не по себе от этого задания. Ему не по себе от того, что надо врать Рику, почему согласился ехать. Не по себе от двойной жизни, которую он вынужден вести. И даже от самого себя уже не по себе — тревожное свидетельство нравственных метаний, которые он, казалось, давным-давно оставил позади.

Рено снова думал об Изабель Бононсье. Он так недолго знал ее — а она преследует его всю жизнь. С той самой ночи, когда он стоял и смотрел, как ее убивают, потому что он слишком струсил и не смог ее защитить, он полагался на свое скользкое обаяние, заботливо взращенное светское равнодушие, на умение ввернуть словцо, на покрой одежды и наклон кепи. Но больше всего он полагался на силу, которой наделило его государство и которая вовсе ему не принадлежала.

Да, он включился в операцию по приказу Сопротивления. Но это обстоятельство видится ему таким же несчастливым поворотом судьбы, как и тот, что привел мадемуазель де Бононсье к подъезду его дома на Монмартре. Ему выпал нечестный расклад, как за любым карточным столом, но на сей раз колоду подтасовала высшая сила. Так что он выбрал подходящее имя: если придется умереть, пусть призрак Изабель умрет вместе с ним.