— Будет сделано, — сказал Хорпер. — Ведь вы тоже врач, сэр?

— Да, — задумчиво сказал Беляев, — кажется, я снова стану врачом…

Капрал постоял с минуту, переглянулся с товарищем и заявил, что должен ехать. Уже смеркается, а предстоит немалый путь. Быть может, американский пилот поедет с ними?

— Нет, — сказал Кент, — мы уедем отсюда вместе.

Хорпер объяснил, что охотно взял бы всех, но машина не вместит столько народа. Кент рассказал капралу о подвиге своих товарищей. Хорпер подошел к Пономаренко.

— Мы в долгу перед вами, сэр. Как, впрочем, все американцы в долгу перед русскими. И я еще хочу сказать…

— Говорите, — кивнул Кент, — говорите и не жалейте слов. Их у вас все равно не хватит, чтобы как следует отблагодарить этих людей.

— Да, мы в долгу. Но мы отдадим этот долг!

Пономаренко улыбнулся и сказал:

— Лично у меня правило: никогда не делать долгов. Верьте, это самое лучшее. Тогда не надо и расплачиваться.

— Браво, капитан, — воскликнул Кент. — Хорошо сказано.

Спутник капрала рассматривал могилу Мельникова.

— Что это такое? — спросил он.

Кент объяснил. Американцы обнажили головы и постояли в глубокой задумчивости.

На рассвете Джавадов вышел из подвала. Было тихо. Едва тянул ветерок. Болото еще только просыпалось. Над ним клубились испарения. Вдали сонно кричала птица…

Сержант спустился к протекавшему неподалеку ручью, разделся и кинулся в воду. Он долго купался, по-мальчишески колотя по воде руками, подымая тучи брызг, фыркая и отдуваясь.

Бодрый и раскрасневшийся, вернулся он в карцер. Пономаренко сидел на нарах, обхватив руками колени. Он хорошо провел ночь и чувствовал себя значительно бодрее.

Лагерники вставали, потягиваясь и щурясь от яркого света, проникавшего через распахнутую дверь. Все были оживлены, в отличном настроении, смеялись и шутили.

— Чудесное утро! — воскликнул Буйкис, выглянув за дверь.

— Еще бы, — заметил Беляев. — Это первое утро свободы!

Профессор согласно кивнул.

— Вперед, товарищи, — сказал он, — идемте пить волшебный элексир здоровья — воздух весеннего утра!

Буйкис и Кент вышли. Пономаренко сделал попытку последовать за ними, но, морщась от боли, опустился на табурет. Джавадов подошел к капитану, секунду помедлил, а потом решился и поднял его на руки. Капитан Пономаренко пытался сопротивляться, но кавказец только смеялся и прибавлял шагу. Скоро они догнали остальных.

В подвале остались только Беляев и Островерхий, поднявшиеся позже других. Они оделись и тоже направлялись к двери.

В это время подъехал виллис. Из него вышли капрал Хорпер, два солдата с пакетами еды и обершарфюрер СС — тот, которого недавно допрашивал Гаррис.

— Доброе утро, — несколько смущенно сказал капрал. — Вот привезли вам еду, лекарства и остальное… А где другие?

— Ушли прогуляться, — сказал Беляев.

Наступила пауза. Хорпер стоял, теребя в руках пилотку. Ему было явно не по себе.

— Что-нибудь случилось? — тревожно спросил врач.

— Нет, ничего, — пробормотал капрал. Потом он решился и ткнул пальцем в сторону немца: — Это ваш новый комендант.

— Что? — не понял Беляев.

— Я не виноват, — глухо проговорил капрал, глядя себе под ноги. — Это приказ…

— Ладно, — развязно сказал комендант, — давайте знакомиться. Я — Макс Штиммель. Сколько человек в этом лагере?

Беляев вздрогнул.

— Вы что же — немец? — спросил он.

— Я сотрудник американской военной комендатуры. Сообщите фамилии заключенных.

Врач кинулся вперед и вцепился в грудь Штиммеля. Солдаты с трудом оттащили его. Старшина Островерхий стоял, вобрав голову в плечи и стиснув кулаки.

Хорпер что-то сказал солдатам и, не поднимая головы, торопливо отошел. Он вскочил в машину и рывком сдернул ее с места. Капрал мчался, пригнувшись к рулю. Навстречу ему бежали возвращавшиеся с прогулки люди. Но капрал, казалось, не видел их. Виллис вылетел на шоссе и скрылся за поворотом.

Пономаренко, Джавадов, Буйкис и Кент в недоумении глядели ему вслед. Потом они торопливо вбежали в подвал.

— Что здесь случилось? — спросил Буйкис.

Кент развел руками.

— Капрал мчался как одержимый. Он видел нас, но не остановился.

— Знакомьтесь, — сказал Беляев. — Наше новое начальство.

— Не понимаю…

Беляев горько усмехнулся.

— В чем дело, приятель? — обратился к одному из солдат Кент.

Солдат, плечистый парень лет двадцати пяти, жевавший резинку, выплюнул ее и равнодушно сказал: