— А ну тихо! Это моя новая Аретинка. Ее имя Троянда, что означает роза.

— Роза?! — повторила особа с медовыми глазами. — Да ты, верно, шутишь, Пьетро! Одно отребье зовешь Лилией, другое — Розой… А кто же тогда Полынь, Чертополох, Крапива, Плесень? На какой мусорной куче ты срываешь свои цветы?

— На той же, где подобрал и тебя, Филумена! — в ярости выкатив глаза, крикнул Аретино. — Пошла в дом, ну! Заткни свою пасть, а заодно и пасть своему младенцу: я и Здесь слышу, как орет ненасытное брюхо.

— Да ты и сам ненасытное брюхо! — огрызнулась красавица, впрочем, подчиняясь и уходя во дворец.

— Заткнись! — рявкнул ей вслед Аретино. — Клянусь, мое терпение небеспредельно, и Филумене очень скоро предстоит это узнать. Ну а вы что стали? — грозно обратился он к другим женщинам, все еще разглядывавшим Троянду, причем две из них пресерьезно спорили, настоящая ли могильная гниль на ее рубахе или всего лишь краска. — Или тоже хотите узнать, сколько я еще намерен вас терпеть?!

Его гневный голос, словно порыв урагана, унес стайку в дом, и на террасе остались только четверо: Аретино, Троянда, Луиджи — и Джилья, по-прежнему скорчившаяся на ступеньках.

— Полагаю, хватит с нас на сегодня костюмированных балов, — не то сердито, не то смущенно обратился Аретино к Троянде, беря ее за руку. — Пора переодеться, голубка. Пойдем!

Он потянул Троянду за собой, но та не тронулась с места. Она едва удерживала слезы, и, чудилось, только полная неподвижность помогала ей сохранять внешнюю невозмутимость.

— Ну, что такое? — чуть нахмурился Пьетро, когда она не подчинилась его воле.

«Такого» было много. Человек десять, наверное. Эти красавицы, одетые слишком роскошно и слишком легкомысленно, — кто они такие? Осколки прошлой жизни Аретино, которую он вел до встречи с Трояндой и о которой ей известно так мало — да что там, ничего не известно? Или это его дневные игрушки, в то время как Троянда ночная? Слезы едва не хлынули у нее из глаз от ревности, змеей ужалившей в самое сердце. Но если она чему-то научилась за время своей многотрудной жизни, так это истолковывать благоприятно для себя любое знамение божие, любое явление небесное и проявление натуры человеческой. Она была безмерно одинока в мире зла, и никак невозможно выжить, если только не пребывать в постоянном убеждении: все, что ни делается, делается к лучшему.

Вот и сейчас, оказавшись бессильной против бури чувств, среди которых властвовал ужас разочарования, она мгновенно выстроила целую оборонительную цепочку доводов в защиту Аретино: это, конечно, те самые женщины, которых он пригрел и подобрал с их малыми детьми (он рассказывал об этом). А поскольку Пьетро — человек необычайно великодушный, он не может допустить, чтобы обездоленные женщины чувствовали себя чем-то ему обязанными. Вот и позволяет им, существам недалеким, не отличающимся тонкостью душевной, с собой как попало вольничать! Больше всего Троянду ранило, что эти беспутные создания считают себя вправе тоже именоваться Аретинками. Однако объяснение нашлось и этому. Они ведь под защитой Аретино, они как бы принадлежность его дома, а значит… Конечно, она думала, что это ее личный титул. Но ведь Аретинка — всего лишь слово. Звук пустой! Стоит ли огорчаться из-за слова?!

И она одолела темную печаль в сердце и нашла силы поднять измученный взор, поглядеть в блестящие, страстные глаза Пьетро, шепнуть:

— Я люблю тебя. Какое счастье снова быть с тобой!..

— Ну вот, так-то лучше! — добродушно проворчал Аретино, мгновенно успокаиваясь из-за того, что обрел прежнюю покорную возлюбленную, и мечтая сейчас только об одном: изведать ее покорность как можно скорее. — Идем, идем же!

Он шагал через две ступеньки, и Троянда еле поспевала за ним. В мгновение они взбежали на верхнюю террасу, и обоим весьма некстати показался голос Луиджи:

— Осмелюсь спросить, синьор, но что делать с нею?

— С кем? — буркнул Аретино, не оборачиваясь.

— С Джильей!

— Тьфу! — плюнул Аретино, метнув через плечо яростный взгляд. — Да брось ее в канал — и все заботы.

Смешались три довольно громких звука: издевательский смешок Луиджи, жалобный стон Джильи — и протестующий возглас Троянды, которая вырвала свою руку и отскочила, переводя возмущенный взгляд с Пьетро на его будущую жертву.

— Да ведь она на грани смерти! — вскрикнула девушка.

— Ну и что? Меньше будет мучиться, — хладнокровно заметил Аретино, спускаясь на ступеньку ниже и пытаясь вновь поймать руку Троянды. Но та не далась и глядела с таким осуждением, что Аретино вновь взъярился.

Да чего ты хочешь, я не понимаю? — взревел он. — Ты соображаешь, за кого заступаешься?! Эта тварь два года назад уже была мною подобрана точно в таком же состоянии, как теперь… нет, еще хуже, потому что у нее была чахотка, и, не пожалей я ее, она и месяц бы не протянула. Я поддался человеколюбию, этой своей знаменитой слабости, дал ей приют, позвал докторов. Ее вылечили. Ей пригласили учителей. Она ни в чем не знала отказа! Но не прошло и нескольких месяцев, как она соблазнила самого любимого, самого талантливого моего ученика. Лазарио Цезаро. Это он назвал ее Джильей, а на самом деле она — Пьерина, Пьерина Риччья, жалкая плебейка, незаслуженно вознесенная судьбой и вновь сорвавшаяся в бездны порока. По ее наущению Лазарио украл у меня шкатулку с драгоценностями на пятьдесят тысяч дукатов — ты слышишь? Пятьдесят тысяч! Целое состояние, баснословная сумма! — и бежал вместе с этой тварью, которая тоже прихватила немало из того, что ей не принадлежало. И вот теперь я вижу ее снова — кучей тряпья она валяется у моих ног и молит о милосердии, в то время как Лазарио погиб… а мне его так не хватает! — Он резко умолк, словно не в силах был справиться с дрожью в го лосе. — Да мне следовало отдать ее Совету десяти, чтобы ее вместе с другими ворами без церемоний задушили в черных мешках в тюремных подвалах Дворца дожей. А я хочу умертвить ее быстро и безболезненно. Ты сама говоришь, что часы ее сочтены…

— Вот именно! — перебила Троянда. — О Пьетро, разве ты бог, чтобы решать, кому когда умереть? Будь милосерден, прости эту несчастную, как прощал своих врагов наш Спаситель и завещал нам. Пусть она умрет в покое.

Откровенная скука выразилась в глазах Аретино.

— В покое! — возопил он, вновь воздевая руки. — В по кое для кого?! Тащить умирающую в мой дом… Кто, позволь тебя спросить, будет ухаживать за этой рванью? Я не могу приказать этого ни одному из своих слуг — они убегут прочь с криками ужаса, да вдобавок у каждого есть свои обязанности.