До вечера предстояло завизировать несколько текстов, потом взять таблицы расценок и посидеть над ними с клиентом. Для постоянных была система скидок на рекламную площадь, в которой без пол-литры не разберешься, чего с чем плюсуется и из какой цифры начисляются и вычитаются нужные проценты. Марек боялся, что все переврет.

Клиент оказался не дурак, они справились быстро, и Марек уже не стал возвращаться в контору, а поехал домой — прибираться. Брат не любил грязи, это — да, но он ее не любил только в тех случаях, когда замечал. Поэтому Марек выгреб из-под дивана много всяких приятных неожиданностей — в том числе грязноватый бюстгальтер нулевого размера. И крепко задумался — да не спятил ли старшенький?

Братняя мобилка пропиликала дурацкий канкан. Готовясь объяснить, что техника сменила хозяина, Марек нажал нужную кнопку.

— Это я, я сейчас приду! — быстро сказал женский голос.

— Кто — я?

— Лена! Я уже внизу!

Вообще Марек соображал быстро, но тут на него тормоз напал. Он хмыкнул по тому поводу, что теперь от Лёнькиных барышень покою не будет, и, только услышав дверной звонок, осознал весь драматизм ситуации. Они ведь не только звонить — они ведь и в гости будут по привычке бегать, не зная, что старшенький съехал.

Опять же — в доме раскардач…

Не успел Марек открыть дверь, как эта самая Ленка повисла у него на шее.

Он высвободился и чинно поздоровался.

— Лёнька? — неуверенно спросила девчонка. — Ты чего?

И отступила к дверям.

Ага, обрадовался Марек, осознала несходство!

— Я не Лёнька, я Марек. Младший брат.

— А Лёнька где?

— Съехал.

— Куда?

— Ну… Понятия не имею…

Девчонка разревелась.

Тут только до Марека дошло, что братний интеллект как-то больно целенаправленно сработал. От номера мобилы старшенький избавился, от квартиры, куда протоптали дорожку барышни, избавился, найти его теперь, может, и вовсе нереально.

— Да ладно тебе реветь, — сказал Марек. — Уехал и опять приедет. Пока я тут поживу.

— Когда приедет — тогда поздно будет! Так ему и передай!

С тем и убежала.

Старшенький, очевидно, только того и хотел, чтобы стало поздно, — подумал Марек, и интересно — за ним только Ленка будет гоняться или еще кто-нибудь?

Бюстгальтер-то — явно от другого бюста.

Ленка была не в его вкусе — пухломорденькая, уже и теперь — с двойным подбородочком. Через пару лет физиономия обрюзгнет и потечет вниз. Кому это нужно? Вот и старшенькому не нужно. И вообще старшенький ведет правильный мужской образ жизни — работает, ходит в зал качаться, за одними девчонками сам гоняется, от других прячется. Мачо!

Этот мужской тип, который уже несколько лет назывался «мачо», Марек недолюбливал. Может быть, из-за Осокина, который с неимоверной гордостью носил по конторе свое мужское достоинство. Глядите все, самец пришел, — вот что говорили порой его походка и осанка. И ведь многим Димка нравился! Марек знал это доподлинно.

Хотя однажды в курилке зоологические тетки так прошлись по Осокину (за глаза, конечно), что у Марека прямо камень с души спал.

Но, может, нужно сперва дожить как минимум до тридцати пяти, чтобы понять цену осокинским мачевым (мачистым? мачальным, блин?) манерам?

И не обязательно та, которая презирает всех мачо вместе взятых, так уж с ходу повиснет на шее у Марека, всем видом, всем поведением ставшего прямой противоположностью мачо?

Ближе к полуночи, когда Марек уже валялся на диване с книжкой, телефон опять пригласил сплясать, непременно — высоко задирая коленки.

Полагая, что это наконец нашелся тот Орлов, о котором беспокоился брат, Марек нажал кнопку с крошечной зелененькой телефонненькой трубочкой.

— Я вот стихи написал, новые, — сообщил мужской голос. — Слушай, сейчас прочитаю. Разлюбила, простила, не вспомнила, друг на друга бутылки стучат…

Марек даже отнес трубку подальше от уха, чтобы посмотреть на нее с изумлением. Это что же такое творится?! И тут его Федька достал?! Но — как?!

Он пропустил какие-то строки, а когда опять решил послушать, прозвучало совершенно неожиданное четверостишие:

— По привычке одетого с вечера, в дождь осенний и в зимний мороз, — легкий шарфик бегущего клевера, яркий галстук приколотых роз…

Марек положил трубку возле подушки. Там звучали неразличимые стихи, а он шевелил пальцами и хмыкал, не понимая, за что все они его преследуют — и сумасшедшая бабка, и мачо Осокин со своим правильным, метр восемьдесят три, ростом, и ночной гость без штанов, и теперь вот, мистическим образом, Федька.

Сказать ему, что мобилка поменяла хозяина, что ли?

Марек опять поднес трубку к уху и услышал:

— В молчаливом бреду бесконвойно бреду по колено в воде, от тебя — не к себе. Отражаясь в луне, продолжаюсь на дне, диким хмелем в вине, арматурой в стене.

И опять положил, и некоторое время смотрел на нее, составляя в голове что-то вроде: извини, друг, номер ты набрал правильно, а человек тебе попался неправильный. Когда составил, решительно взялся за мобилку.

Но Федька отключился — наверное, спешил обрадовать новорожденными строчками еще половину города. Даже не спросил про свою гениальность.