Шрифт:
«Полемический стиль Бухарина, — пишет академик Д.В. Колесов, — напоминает злобный собачий лай и вполне сродни стилю геббельсовской пропаганды, особенно когда она твердила о преступлениях «буржуазного мира». Бухарин колеблется от разнузданности до безапелляционности в лучшем случае. Подобного стиля полемики не было ни у Троцкого, ни у Зиновьева, ни у Сталина. И даже самый вспыльчивый из всех — Ленин — позволял себе лишь отвести душу в од-ном-двух «крепких» эпитетах. Но чтобы вся лексика? — Ни в коем случае». (Д.В. Колесов. Борьба после победы. М. «Флинта». 2000. С. 113).
Финал жизни Бухарина был закономерен… Из последнего слова подсудимого Бухарина на открытом судебном процессе (вечернее заседание 12 марта 1938 года):
«В самом начале процесса на вопрос гражданина Председательствующего — признаю ли я себя виновным, я ответил признанием.
Еще раз повторяю, я признаю себя виновным в измене социалистической родине, самом тяжком преступлении, которое только может быть, в организации кулацких восстаний, в подготовке террористических актов, в принадлежности к подпольной антисоветской организации…
Я априори могу предположить, что и Троцкий, и другие союзники по преступлениям, и 2-й Интернационал, тем более, что я об этом говорил с Николаевским, будут пытаться защищать нас, в частности, меня. Я эту защиту отвергаю, ибо я стою коленопреклоненным перед страной, перед партией, перед всем народом. Чудовищность моих преступлений безмерна, особенно на новом этапе борьбы СССР. С этим сознанием я жду приговора…»
Находясь во внутренней тюрьме НКВД СССР, приговоренный к расстрелу Бухарин 13 марта 1938 года обратился в Президиум Верховного Совета СССР.
В прошении о помиловании Бухарин писал:
«Прошу Президиум Верховного Совета СССР о помиловании. Я считаю приговор суда справедливым возмездием за совершенные мною тягчайшие преступления… У меня в душе нет ни единого слова протеста. За мои преступления меня нужно было расстрелять десять раз. Пролетарский суд вынес решение, которое я заслужил своей преступной деятельностью, и я готов нести заслуженную кару и умереть, окруженный справедливым негодованием, ненавистью и презрением великого героического народа СССР, которому я так подло изменил…
Я рад, что власть пролетариата разгромила все то преступное, что видело во мне своего лидера и лидером чего я действительно был…
Прошу я Президиум Верховного Совета о милости и пощаде…
Я твердо уверен: пройдут годы, будут перейдены великие исторические рубежи под водительством Сталина, и вы не будете сетовать на акт милосердия и пощады, о котором я вас прошу. Я постараюсь всеми своими силами доказать вам, что этот жест пролетарского великодушия был оправдан».
В выписке из протокола № 2 от 14 марта 1938 года заседания Президиума Верховного Совета СССР говорилось:
«Ходатайство Бухарина Николая Ивановича о помиловании.
Президиум Верховного Совета СССР постановил: Ходатайство о помиловании осужденного Военной Коллегией Верховного Суда СССР 13 марта 1938 года по делу антисоветского «правотроцкистского блока» к высшей мере наказания — расстрелу — Бухарина Николая Ивановича — отклонить.
Секретарь Президиума Верховного Совета СССР
А. Горкин».
У романтически влюбленной в своего героя Анечки Лариной, по ее собственному признанию (Известия, № 283,9 октября 1988 г. С. 3), сделанному полвека спустя, «теплилась слабая надежда, что Бухарин уйдет из жизни гордо… Эта надежда была ничем не обоснована и родилась только от большой любви к Николаю Ивановичу».
С этим признанием, очевидно, связано и так называемое «письмо-завещание» Бухарина, обращенное к «будущему поколению руководителей партии», заключительные слова которого звучат так: «Знайте, товарищи, что на том знамени, которое вы понесете победоносным шествием к коммунизму, есть и моя капля крови». По словам вдовы Бухарина, он продиктовал ей это письмо и заставил выучить наизусть перед своим арестом, после чего письмо было уничтожено… Малоубедительно. Скорее всего, это тоже плод «большой любви», ставший самой сенсационной публикацией 1988 года.
«Имя и дела Н.И. Бухарина возвращены советскому народу и партии. В этом одно из проявлений нашей революционной перестройки», — писала «Правда» в тот же день, 9 октября 1988 года.
Беда в том, что очень скоро после этого не стало ни советского народа, ни партии…
Зиновьев и Каменев
Одним из наиболее тяжких обвинений в адрес Иосифа Виссарионовича Сталина является обвинение в уничтожении им так называемой «ленинской» гвардии». При этом многие недобросовестные историки, признавая право на подобное название для Зиновьева, Каменева, Бухарина, Косиора, Постышева, Чубаря, Эйхе, Сокольникова, Серебрякова и других, отказывают в таком праве Свердлову, Сталину, Дзержинскому, Фрунзе, Куйбышеву, Кржижановскому, Стасовой, Молотову, Калинину, Ворошилову, — несмотря на то, что и те, и другие работали при В.И. Ленине и были профессиональными революционерами. Похоже, что к «лениногвардейцам» современное политологическое мифотворчество относит исключительно лиц, репрессированных Сталиным, но предварительно безоговорочно побежденных им в политической борьбе.
Доктор философских наук, профессор Ричард Косолапое определил термин «ленинская гвардия» как «романтическое самоназвание группы партийцев с дореволюционным стажем, которым довелось работать непосредственно с Лениным». К этой группе старых большевиков, особенно после Октябрьской революции, стало примазываться немало самозванцев. К «лениногвардейцам» без зазрения совести причисляли себя, к примеру, сторонники Троцкого, вступившего в большевистскую партию лишь в августе 1917 года. Потерпев поражение в идейно-политической борьбе с Центральным Комитетом партии во главе со Сталиным, они выдавали свой крах за «погром ленинской гвардии». Ричард Косолапов в связи с этим вспоминает, как ленинградский горком партии в год полувекового юбилея Великого Октября решил взять на учет всех в то время еще здравствовавших участников штурма Зимнего дворца. Откликнувшихся ленинградцев оказалось в три с половиной раза больше, чем могла вместить Дворцовая площадь…