Шрифт:
— Конан! — кричал Серзак. — Убей его!
Конан обнаружил, что бежит к чудовищу. Птица увлеклась раздиранием коня и не видела человека. Конан почувствовал резкий, отвратительный запах, исходящий от чудовища. Оно оставило кишки коня и обернулось как раз в тот момент, когда меч Конана уже рассекал воздух. Первый удар, казалось, не нанес жуткой птице вреда. На шее не осталось даже следа.
Северянин отпрыгнул. Птица вытянула шею и ее зубы щелкнули возле лица Конана. Второй выпад мог стать не столь удачным для киммерийца, но птица замешкалась с ним. Ее отвлек нож, упавший на нее сверху и вонзившийся в крыло.
Она отскочила назад, к дереву, завопила, словно павлин, подпрыгнула, обрушившись когтистыми лапами на труп коня, и вгрызлась в дерево. Полетела кровь и кора. Конан нанес второй удар — в то же самое место, как выяснилось. Чудовище вдруг запрокинуло голову, завыло, попыталось изогнуть шею, чтобы схватить человека, но туша коня расползлась под ним, и чудовище упало, нелепо взмахнув лапами.
Конан в третий раз ударил мечом по шее кошмарной птицы. Вой оборвался. Ноги с силой замолотили воздух. Киммериец отскочил и увидел, что из раны, нанесенной первыми двумя ударами, хлещет кровь. Птица дернула головой. Шея словно бы переломилась. Кровь фонтаном брызнула вверх и глаза птицы закрылись белесой пленкой. Крылья еще некоторое время трепетали.
Серзак спустился и выдернул из крыла чудовища свой нож.
— Харборд жил плохо. Это так же верно, как то, что он мертв, и то, что мы убили это чудовище, — задумчиво сказал Серзак. — Но умер Харборд хорошо. Умер, глядя смерти в глаза. А это дано только истинным воинам.
— Наверное, он не слишком хотел жить, — предположил Конан.
— Может быть. — Серзак вытер нож о дерево и спрятал его в ножны.
— Плохо, что мы потеряли коней, теперь наш путь будет дольше. К тому же у нас нет провизии. Ни воды, ни вина, ни еды, — сказал Конан.
— Есть другой путь. Гораздо прямее. Мы можем пройти сквозь горы, — заявил сказитель.
— Не знаю как ты, — сообщил Конан, — а я лично не умею ходить сквозь камень.
Серзак рассмеялся.
— Этого и не придется делать. Мы пройдем через старый туннель. Не знаю, откуда он на самом деле взялся. Говорят он остался от воинов Аштаби, которые прошли сквозь горы, чтобы напасть на Улликумми. Но я не думаю, что это так. Воины Аштаби должны были быть высокими, а туннель низкий и узкий, в некоторых местах надо ползти. На мой взгляд, туннель — весьма условное название. В действительности это система пещер, соединенная человеческими усилиями. Но ничего сложного в ней нет. Это не какой-нибудь лабиринт, составленный ради того, чтобы путник потерялся. Туннель строили простые люди и ради простых целей. Мы обязательно выберемся!
Конан посмотрел на небо, на луну, на скалы, чернеющие впереди, из-за которых одна за другой выскакивали тучи.
— Становится темнее. Мне бы не хотелось оставаться на всю ночь в этой долине. Где твой туннель? — спросил Конан.
15
Черные скалы были совсем рядом. Луна зацепилась краем за вершину одной из них. Тучи покрывали ее бледное лицо стремительно клубящейся вуалью.
— Я всегда удивлялся странностям человеческого восприятия, — сказал Серзак. — Люди воспринимают мир не таким, каков он в действительности. Они думают, что существуют вещи, которые можно потрогать руками и что их руки по-настоящему прикасаются к вещам. Глупцы! Мир — это иллюзия. Человек слишком привязан к своему телу, чтобы понимать, что подлинная вечность таится в смерти. Мы — только буквы в божественной книге и своими жизнями мы пишем эту книгу.
— Все это так, — сказал Конан. — Но люди не виноваты в этом. Они повинуются грамматике божественной книги и ничего с этим поделать не могут.
— Повинуются грамматике? — возмутился Серзак. — Да, конечно, в божественной книге есть правила, но при чем здесь ошибки, которые люди совершают? Они как раз не повинуются грамматике, всеми силами стараются наделать ошибок и еще гордятся этим!
— Люди слабы. Они не в силах вынести небесные законы. Кроме того, у каждого человека есть тяжелейший груз, который он несет на себе с самого рождения — и этот груз увеличивается с каждым днем. Во всяком случае, у большинства людей. За каждым человеком следуют его ночные тени, все страхи, что ему не удалось преодолеть…
Серзак, который смотрел вбок, на Конана, вдруг дернул глазами и резко обернулся.
— Если я не ошибаюсь, — заметил Серзак, — то эти ночные тени следуют и за нами. Причем именно сейчас! И мне кажется, я догадываюсь, кто они…
Конан с недоумением взглянул назад. Сказитель не шутил. Преследующие тени выглядели как скачущие всадники.
— Не узнаешь ли ты эти бородатые фигуры? — осведомился Серзак. — Мы ведь уже встречались с ними, причем, при гораздо более благоприятных обстоятельствах…
— Они здесь! — закричала фигура, принявшая очертания всадника на вздыбленном коне. — Вперед, отомстим за князя!
Остальные дико завопили, и вся ватага понеслась вперед, сверкая в лунном свете лезвиями топоров и обнаженными торсами.
— Да, пожалуй, старик, ты прав. Мы уже встречались, — сказал Конан, вынимая меч.
Серзак предпочел бегство. Его ничуть не смутило, что он сделал позорную для подлинного мужчины вещь — повернулся к врагу спиной. Но старикам это простительно.
Воинственные крики становились все явственнее. Конан со вниманием оглядывал претендентов на смерть от его руки, определяя воинское достоинство и умение каждого. Парни были крепкие, ярости им было не занимать, но ни один из них толком не умел держаться в седле.