Сталин не прочь был противопоставить ветеранам большевизма народ, массу рядовых тружеников. Сталин то и дело в своих речах апеллировал к воле народа. Например: «Вот видите, на какие вышки нас народ поставил»; «Руководители приходят и уходят, а народ остается. Только народ бессмертен. Все остальное – преходяще. Поэтому надо уметь дорожить доверием народа» [556] . Значит ли это, что он был демократом? «Демократизм» Сталина совершенно абстрактен. Народ – это некое целое, волю которого знает Сталин. Вождь может возвысить человека из низов, «поставить на вышку», а может и «дать вышку», стереть в порошок. Это понимание, конечно, очень далеко от демократии в любом ее варианте.

Демократия, народовластие предполагает, что рядовые граждане имеют возможность участвовать в выработке решений, которые их касаются. Подобные принципы закладывались в основу советов. Но большевики уже в 1918 г. заменили власть советов «советской властью» – неограниченной властью советского правительства и коммунистического руководства. И эта замена прямо вытекала из социально-экономического централизма марксистов. Если общество должно управляться по единому плану, то на местах можно принимать только малозначительные решения, соответствующие центральным директивам. Если все будут действовать кто во что горазд, в соответствии со своими представлениями, никакой планомерности не получится. В этом Троцкий и Сталин были вполне согласны.

Платой за централизм и плановость стал отказ от демократии и равноправия. В этом ограниченном смысле «термидор» состоялся, и не мог не состояться. Сам марксистский идеал, в котором искусственно соединялись и демократия, и равноправие, и централизм, и подчинение всех работников плану – при столкновении с жизнью должен был расщепиться на составляющие. Либо воля центра, либо самоуправление работников. Коммунистам предстояло сделать выбор, и уже в 1918 г. большевики его сделали – централизм был важнее для них, чем демократия. Это и было начало политического «термидора», уход от изложенных в работах Маркса и раннего Ленина («Государство и революция») идеалов «государства не в полном смысле слова», в котором уже нет отдельной от общества армии, репрессивной системы, иерархии облегченных властью чиновников. Этот поворот произошел уже тогда, когда Ленин, Троцкий, Сталин, Каменев, Зиновьев и Бухарин вместе руководили республикой.

«Перерождение» революционных движений неизбежно уже потому, что их планы осуществимы лишь частично. Люди, которых поток революции вынес на общественную вершину во имя бескомпромиссного разрыва с прошлым России, должны были теперь как-то управлять завоеванной страной, которая за короткий срок просто не могла существенно измениться в своей социальной психологии. Радикалы расселись по жердочкам пирамиды управления и вернулись к обычной жизни с ее текучкой, бытовыми проблемами и интересами. Решение радикальных, масштабных задач пришлось разделить на множество маленьких тактических шагов. Это требовало новых людей, но вызывало раздражение у миллионов солдат и офицеров революции, привыкших рубить гордиевы узлы истории. Троцкий писал о судьбе революции: «после беспримерного напряжения сил, надежд и иллюзий наступил длительный период усталости, упадка и прямого разочарования в результатах переворота» [557] . Эти горькие слова во многом справедливы. И все же Троцкий недооценил энергию идей. Раз попробовав менять жизнь, творить историю, даже уставший от революционных бурь человек не отказывается до конца от своей мечты. Он продолжает действовать, может быть иначе, но ради той же мечты о лучшем будущем. Отлив революционной энергии масс не ослабил борьбу в правящей элите по поводу путей развития страны.

История устроена как ниппель — общество никогда не возвращается просто назад. Всегда появляется что-то новое. Россия первой ступила на путь создания социального государства. Уже немало. Но страна и ее лидеры стремились к большему — к созданию мощной индустриальной державы, организованной совершенно по-новому, как рациональная производительная фабрика.

Сталин продолжал идти путем Ленина и Маркса, реализуя идеал централизованного общества, где все трудятся по единому плану. Неизвестно, могли ли представители других течений большевизма ближе подвинуть общество к этому «коммунистическому идеалу», по мере надобности перекраивая фасад советской «демократии».

Но может быть Сталин был тайным врагом марксизма и демократом? Эта точка зрения становится все более модной среди правых сталинистов. Здесь парадоксальным образом смыкаются хрущевский и устряловский мифы: Сталин уничтожал коммунистов – значит был врагом коммунизма – значит боролся против коммунизма за возвращение на «путь мировой цивилизации», благополучно проложенный странами Запада. Оказывается, Сталин тайно мечтал о демократии и политическим плюрализме.

Реальный Сталин тут, конечно, не при чем. Просто сталинизм тоже хочет быть респектабельным и цивилизованным. Для этого достаточно поверить Сталину на слово – он ведь столько говорил хорошего о демократии. Конституцию новую принял, «демократическую».

Первым эту версию высказал Н. Бухарин – в отчаянии перед смертью. Пытаясь уговорить Сталина сохранить ему жизнь, Бухарин в письме из тюрьмы пытался доказать «Кобе», что их взгляды не так уж расходились. Бухарин ищет оправдания кровавой чистке в подготовке «перехода к демократии» [558] . Сталин, как известно, отнесся к этой концепции равнодушно, не стал брать ее на вооружение. А вот правым сталинистам она понравилась, так как позволяет примирить со Сталиным хотя бы часть «шестидесятников». Мол, Сталин и Бухарин делали одно дело, да только вот левые экстремисты – троцкисты им помешали, стравили их.

Историк Ю.Н. Жуков внес ценный вклад в исследование закулисной борьбы 30-х гг., в защите Сталина от надуманных обвинений. Но вот настало время надуманных оправданий. Ю.Н. Жуков рассказывает нам о сталинской конституции как о реальном высшем законе страны, рассчитанном на многопартийность. Сталин, оказывается, демократ, который стремился предать власть в стране парламенту, избранному на альтернативной основе. Просто несостоявшийся Горбачев.

Формальная сторона конституционной реформы 1936 г. такова: Сталин выступил за отмену многоступенчатой системы выборов, которая отличала советы от парламентов, и настаивал на введении тайных выборов.