Шрифт:
Просьба оказалась, кажется, единственной, дошедшей до престола Всевышнего. Вскоре я очутился там и понял на опыте то, до чего не дорос в 1926 году.
В главе «Слон — товарный знак УСЛОНа» Чернавин (стр. 259) припоминает, как в 1929 году для контрпропаганды о принудительном труде, Советы выпустили «плохо поставленный и не пользовавшийся успехом фильм „Соловки“… в котором концлагерь показан курортом для приятного отдыха заключенных».
Колымский летописец-литератор В. Шаламов, перечисляя по фамилиям расстрелянное в 1937 году начальство Дальлага, включает в него и Филиппова с пометкой, что он показан в фильме «Соловки». Да, он не раз приезжал на Соловки от коллегии ОГПУ, как член разгрузочной или следственной комиссий. О нем и ему в лицо пели со сцены соловецкого театра:
Привезли нам с подарками куль Бокий, Фельдман, Филиппов и Буль…Этот Филиппов — думаю, что именно о нем пойдет сейчас речь — был первым доносчиком из капиталистов. Уверовав в победу большевиков, он уже в декабре 1917 года добрался до самого Дзержинского и раскрыл ему фамилии кадетов — участников антисоветской группы. ЧК не гнушалась полезными ей иудами. Филиппов (см. книгу «Чекисты», Ленинград, 1967 г.) стал сотрудником секретного отдела ВЧК и на этой службе привел в подвалы Чрезвычайки и помог ей отправить на тот свет не мало людей, особенно из финансового и торгового мира, веривших ему, как своему. Он был юристом, сотрудником «Русского Слова», издателем газеты «Деньги» и главой прогоревшего банкирского дома «Филиппов и Ко». Уже под кличкой Арского, ГПУ использовало его в Прибалтике, откуда его «донесения» докладывались самому Ленину. Такие Филипповы-Арские несомненно, уже завелись и среди американских капиталистов, но пойди, поймай их, докажи — черта лысого докажешь.
Фильм «Соловки» 1926 кому-то дал идею выпустить картину о политической каторге царского времени 1902–1917 гг. Кто-то уселся за сценарий, кто-то взялся за режиссуру, кто-то выделил червонцы, а кто — не спрашивайте, не разузнали. Короче, к осени 1928 года фильм «Каторга» под маркой Госвоенкино был готов. Как уже тогда завелось, перед выпуском в прокат, фильм в начале ноября 1928 г. показали «экспертам» — членам Московского отдела Общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев. Резолюция, принятая 10 ноября общим собранием, размером на половину газетной страницы, разделала этот фильм и его постановщиков под такой орех, которого еще не знали в СССР. Места у нас нет, так ограничимся ключевыми пунктами «приговора»:
«Каторга эпохи реакции так искажена, что местами создает контрреволюционный пасквиль на политкаторжан.
Они изображены как сброд разнокалиберных иисусиков или дурачков, случайно там оказавшихся;
Вместо борьбы коллектива политических, фильм пытается создать отдельного героя, проявляя этим мелкобуржуазную и индивидуалистическую идеологию;
Новый начальник тюрьмы, присланный для зажима каторги, изображен истерическим фигляром — не то Керенским, не то Хлестаковым. Он одинок, тогда как „завинчивать“ можно было только опираясь на свои кадры тюремщиков;
Нет и намека, что надзиратели каторжных тюрем были проводниками политики своего начальника и центральной власти; Политические, объявив голодовку, плачут над принесенным бачком горячей пищи;
Без борьбы идут в церковь;
Староста без сопротивления принимает побои, а остальные жмутся по углам и прячутся под нары;
Тянут жребий, кто должен отравиться, как протест против зверств, но трусливо плачет вытянувший его, и яд берет староста камеры, которого тут же тащат в карцер, где он лишь пишет мелом на стене „Выполню долг свой до конца“».
Сколько политической трескотни рассыпано в этой резолюции, побывавшие в Советском Союзе и без объяснений знают. Короче — «Каторгу» изъять, резолюцию направить в агитпропы ЦК и МК, в Госвоенкино, в Реввоенсовет и в Главполитупр, в культком Мосгубпрофсовета, в Главрепертком, в МОПР и в прессу.
Представляем, какая заварилась каша, и сколько народа расхлебывало ее. Не эти ли два кинорежиссера с десяткой каждому в зиму 1930-31 года, как нарядчики, сновали по нашему лагерю на Выгозере, отыскивая укрывшихся от развода уркаганов?
«Есть, все-таки, Ты, Господи! Долго терпишь, да больно бьешь!», восклицал Солженицын. В 1935–1937 годах едва ли не 90 процентов членов этого общества, голосовавших против фильма, оказались на красной каторге, получив возможность сравнить «век нынешний и век минувший». Сравнили, конечно, да поздновато. И никто уже не спел над ними «Вы жертвою пали в борьбе роковой».
Глава 6
Побеги… навстречу смерти
Попыток бежать с Соловков было немало, но не отыскали мы ни одного случая с благополучным концом.
«Должно быть, тонули многие, никуда не добравшись. Кто-то, может быть, достиг карельского берега — так тот скрывался глуше мертвого» (Солженицын, стр. 57).
Единственный более или менее доказанный побег был осенью 1925 или 1926 года, описанный довольно логично Ширяевым (стр. 290–294):
«Душою побега морских офицеров был князь Шаховской, более известный под фамилией Круглов… Все флотские держались особняком, офицеры и матросы уживались друг с другом… Только в такой среде мог вызреть план побега с какими-то шансами на успех.
Нужно было захватить глиссер, построенный на Соловках для прогулок Эйхманса. Охранные катера „Часовой“ и „Чекист“ не могли догнать глиссера, но самолет мог настичь и потопить его с беглецами, бросив гранату. Уход за этим глиссером в ангаре вел некий Силин, инвалид, хромавший на обе ноги, в прошлом, как будто, известный морской летчик. Он обещал в день побега вывести самолет из строя, сознавая, что этим обрекает себя на гибель.
Ноябрьской ночью из кремля, вероятно, со стены по веревке спустились беглецы. Обезоружили и связали часового при катерах. Бензин в бидонах, очевидно, Силин принес заранее. Беглецы завели глиссер и вышли в темное море.
Утром на разводе обнаружили исчезновение моряков, потом — глиссера. „Самолет!“… Но мотор его был разобран без приказа пилота. Силина расстреляли. Он „положил живот свой за други своя“. Что стало с моряками, никто не знает: — достигли они берега или погибли в пути, столкнувшись в тумане со льдиной».
К этой истории Никонов (стр. 121–124) через три года добавляет, что метеоролог проф. Санин, в присутствии сексота одобривший побег морских офицеров, был из «буржуазной» третьей роты переведен в 14-ю «запретную». Все же, как незаменимый специалист, он вскоре был выпущен оттуда, но вместо третьей роты помещен в десятую, в келью с Никоновым.
О подготовке и попытке побегов с острова в «Гранях» (номер 8 за 1952 г., стр. 52–54) рассказывает Андреев.
Незадолго перед его первой доставкой на Соловки, т. е. в 1927 году был, рассказывают, большой побег с Муксальмы, с разоружением охраны и захватом карбаса. Бежало, как ему передавали, восемнадцать соловчан, но кто они — каэры, белые или крупные уголовники, пока не выяснено. Известно только, что они добрались до Летнего берега, наиболее близкого к Муксальме (от 20 до 40 клм.), где их уже поджидала охрана. В перестрелке с нею все 18 беглецов были убиты.