Шрифт:
Обвинение, что и говорить, тяжкое, но абсолютно ни одним фактом не подтвержденное Зайцевым. Для историков оно останется голословным. А вот как описывает другого ротного Никонов (стр. 115):
«Ротный карантинной роты Чернявский (расстрелян весной 1930 года. М. Р.), ни на кого не глядя, пробежал по проходу и остановился у окна в соборе… „Дежурному отвечайте дружным „здра“, — поучал он наш летний этап 1928 года: — иначе вас кое с чем познакомим. После поверки пойдете на ночную работу… Что?! Что?!! Я из вас повыгоню сон! Тут не курорт. Распустили вас в тюрьмах. Ваша жизнь кончена. Запомните: вам нет возврата!“ — и выбежал».
Один из украинцев в брошюре Чикаленко, а из нее в писаниях Пидгайного, свидетельствует:
«Ротный 12-й роты московский чекист Платонов (в 1928 или в 1929 году, очевидно, сменивший Воронова) за провинности сажал в „каменные мешки“, поделанные в кельях (!?.. М. Р.), запирал на замок, уходил пьянствовать и забывал о карцерных. А когда вспоминал через несколько дней, то в „мешках“ живых оставалось уже мало: мерли в них от голода и холода. Не одну тысячу (?!.. М. Р.) передушил Платонов в своих „мешках“».
«Каменные мешки», как известно, находились только внутри кремлевских стен и башен. Очень мало правдоподобного, будто Платонов со связкой ключей запирал сотни наказанных в эти малочисленные, едва ли больше двух десятков, «мешки». К тому же они были устроены на значительном расстоянии один от другого. В кельях никаких «мешков» или чуланов не было. По монастырским правилам не только есть, но даже держать продукты в кельях запрещалось.
Ротного сводной (сельскохозяйственной или пятнадцатой роты, что одно и то же) князя Оболенского Никонов (стр. ИЗ) характеризует таким уже приводившимся примером:
«„Почему вы не острижены? — обратился Оболенский к епископу-счетоводу сельхоза. — Вам было объявлено о „самостоятельной санобработке“. Почему не исполнили распоряжения?“ Владыка молчал. — „Что тут рассусоливать! — сказал стрелок: — Парикмахер, стриги!“ — приказал он китайцу».
Дело это было под осень 1929 года. Начиналась тифозная эпидемия. Поставьте тут вместо князя Оболенского — Воронова, Чернявского, Платонова, не говоря уж о таких начальниках, как «Ванька Потапов» или «Шурка Новиков», и сами себе ответьте, как бы они поступили с епископом. [56]
56
Солженицын пишет (стр. 50): «Как-то вспыхнула в Кеми эпидемия тифа (год 1928), и 60 процентов вымерло там, но перекинулся тиф и на Большой Соловецкий остров, здесь в нетопленном „театральном“ зале валялись сотни тифозников одновременно… А в 1929 г., когда многими тысячами пригнали „басмачей“ — они привезли с собой такую эпидемию, что черные бляшки образовывались на теле, и неизбежно человек умирал». Не знаю, не слыхал и не читал, был ли тиф в Кеми в 1928 г., но знаю, что на Соловецком острове его тогда не было, и все летописцы вспоминают только две тифозных эпидемии в зимы 1926-27 и 1929-30 годов.
Киселев (стр. 107–110) называет командиром 14-й «запретной» роты Сахарова, Владимира Алексеевича, бывшего офицера. Но в описании состава и режима в этой роте он, по обыкновению, столько понаврал, что не только передавать, но и читать тошно, при чем в частности, понасажал в эту роту и священников.
В 11-й роте и в карцере при ней, по словам Киселева, какой-то отрезок времени между 1927 и 1930 годами ротным состоял некий Воинов, «всегда с плетью, висевшей у него на поясе». Про плеть у ротных или конвоиров кроме Киселева упоминает еще Клингер (про 1923–1924 гг.), да Солженицын, описывая Волкового в Особлагах начала пятидесятых годов. Больше никто про плети не упоминает, и за одиннадцать лет в разных лагерях я не видал и не слыхал про плетки у начальства.
Вот еще яркая личность на соловецком небосклоне первых лет офицер Тельнов, ротный, командир полка и староста на острове и в Кемперпункте, но он заслужил особую главу — «НАШ ВАНЬКА»…
Кажется, все… нет, припомнил еще одного. Ожидая парохода в Америку осенью 1949 года в Бремерсгафене среди сотен ди-пи, тоже «чающих движения воды», повстречал соловчанина. Он и не скрывал, что был ротным на острове, сказал и фамилию, и роту, да забылись. Видно, там не потерял совесть, но где-то позже потерял ногу, не думаю, чтобы при атаке с ревом «За Родину! За Сталина!»
Глава 7
Их еще не забыли
В зиму 1924 — 25 года в Ленинграде ГПУ состряпало «Дело лицеистов», по которому осуждены были не только бывшие лицеисты, но и те, которых они навещали. Бессонов (стр. 152) в те дни ожидал на Шпалерке приговора. Вызванный в кабинет своего следователя Ланге, он потом вспоминает:
«Весь большой письменный стол моего следователя Ланге, видно, получившего повышение, а с ним и более комфортабельный кабинет, был завален бумагами и книгами. На одной из них я прочел: История Императорского Александровского лицея. Как я потом узнал, он, Ланге, вел дело лицеистов, из коих 50 человек было расстреляно и многие сосланы на Соловки и в другие места».
Клингер (стр. 197) называет число расстрелянных лицеистов в 54 человека и около 50 заключенных в Соловки на срок от 2 до 10 лет. Полнее и ближе всех к правде о лицеистах я нахожу рассказ Седерхольма, в те дни содержавшего под следствием на Шпалерке. Он пишет (стр. 250):
«Обстоятельства „Дела лицеистов“ были таковы. Несколько прежних воспитанников лицея собрались, чтобы оформить ликвидацию несуществующих больше фондов лицеистов. Собрание совпало с годовщиной убийства императора и его семьи (17 июля 1918 г.). Некоторые старые лицеисты решили отметить память бывшего правителя панихидой по его душе, — действительно глупый и опрометчивый поступок в Советской России, хотя вполне понятный. (Отрадин слыхал на Соловках от лицеистов, что на панихиде присутствовало 25–30 чел. М. Р. [57] . Панихида и послужила предлогом для ареста не только всех без исключения лицеистов, но и родственников их и знакомых. На этом инциденте ГПУ состряпало „Монархический заговор“. Только в моей камере оказалось четверо из этого „заговора“ общим возрастом 322 года».
57
См. НРС от 22 июля 1973 г. с его статьей о лицеистах.