Сосредоточиться на работе было невозможно. Несколько раз звонил телефон, но я включил автоответчик, а потом прослушал сообщения. Один из звонков был от Полы, но я решил не перезванивать ей.

В замкнутом пространстве я начал сходить с ума, поэтому ушел раньше, примерно в половине пятого. Как и накануне, свой уход я прикрыл несуществующей встречей в своем расписании. По дороге домой мне становилось все хуже. Я боялся, что могу сказать или сделать что-то такое, о чем потом придется жалеть, поэтому я нырнул в «Подземку», забегаловку на Восточной Шестидесятой улице ближе к Лексингтон-авеню. Я понимал, что пропустить стаканчик-другой — не самое удачное решение проблем, но алкоголь снимает напряжение, и я подумал, что это лучше, чем приходить домой трезвым.

Я попросил виски с содовой. Поднеся стакан к губам, я спросил себя, действительно ли хочу это выпить. «Еще бы!» — ответил внутренний голос. Одним глотком я отправил в себя содержимое стакана. Внезапно мои проблемы с Полой не показались такими уж неразрешимыми. Значит, она трахается с брокером. Конечно, будет нелегко, но мы как-нибудь все преодолеем. Конец света не наступит, это точно.

Наверное, мне нужно было уйти после первого стакана. Четвертый и пятый, скорее всего, тоже были выпиты зря. Но теперь жалеть было поздно — кровь разносила алкоголь по всему организму. Когда я вставал со стула, то чуть не упал. Шатаясь, я побрел наружу, в теплые, влажные сумерки. Бар находился поблизости от «Блумингдейла», так что кругом было полно народу. Когда я шел по направлению к Третьей авеню, тротуар уходил из-под ног, я старался держаться ближе к домам, чтобы не налетать на людей. Оптимизм, владевший мной в баре, испарился. Сейчас я чувствовал только горечь и обиду. Я подумал, что это оттого, что я трезвею. Я остановился у винного магазина и купил бутылочку кофейного ликера. Как настоящий забулдыга, я стал пить прямо из горлышка, не вынимая бутылку из бумажного пакета. Когда я сообразил, что виски и кофейный ликер представляют смертоносную комбинацию, было уже поздно. Я не понимал, куда иду. Мне казалось, что я двигаюсь по направлению к дому, но меня каким-то образом занесло на Йорк-авеню, на несколько кварталов в сторону. Я сосредоточился на названиях улиц и понемногу добрался до Восточной Шестьдесят четвертой. Когда я наконец подошел к своему дому, я был совершенно измотан.

Проходя мимо консьержа, я попытался придать походке твердость. Стараясь выглядеть трезвым, я сконцентрировался на том, чтобы удержать равновесие, но, по-моему, обмануть его мне не удалось.

В прихожей я скинул пиджак на пол и пошел в уборную. Раскачиваясь над унитазом, я чувствовал, как кружится голова, моча хлестала во все стороны, заливая пол и брюки. Не подтерев за собой, я отправился в гостиную и сел на диван, продолжая то и дело прикладываться к бутылке. Комната кружилась, по меньшей мере два Отиса спали на кушетке напротив. Я почти уже прикончил ликер, когда пришла Пола.

— Привет, как дела? — спросила она. Видимо, она не заметила, что ее якобы вылечивающийся от алкоголизма муж развалился пьяный на диване, зажав в руке бутылку кофейного ликера, поскольку спокойно прошла в спальню. Мне показалось, что она вернулась уже через несколько секунд, хотя, скорее всего, это были не секунды, а минуты — она успела переодеться в шорты и длинную футболку.

— День был просто ужасный, я умираю с голоду, — сказала она. — Какую еду сегодня закажем — вьетнамскую или китайскую?

Тут она, видно, наконец повнимательнее присмотрелась ко мне, потому что воскликнула:

— Господи! Что происходит? Ты что, пил?

— Заметила. — Я еле ворочал языком. — А я уж думал, ни хрена не заметишь.

— Ты в своем уме! Да что с тобой?!

— Сама скажи.

— Сказать? Что сказать?

— Скажи мне. Просто скажи — и все.

— Ты пьян и не соображаешь, что говоришь. Что-то с полицией? Они что, снова приходили к тебе в офис? Ты поэтому…

— Просто скажи, черт тебя побери.

— Отлично, не хочешь об этом говорить — не надо.

Она пошла на кухню. Я побрел за ней, случайно опрокинув с журнального столика вазу. Она разбилась, Отис громко залаял.

— Смотри, что ты наделал! — завопила Пола, стараясь перекричать заливающуюся лаем собаку. — Что, черт возьми, с тобой происходит?

— Скажи мне. Просто скажи — и все.

— Сказать тебе что?

— Ты знаешь — что. Не говори, что не знаешь. Ты прекрасно знаешь, о чем я, дрянь.

— Зачем ты так? — она начала плакать. — Что с тобой?

Я схватил ее за плечи и затряс. Отис лаял не переставая.

— Скажи мне, скажи, черт побери!

— Пусти меня!

— Скажи! Скажи!

Пола плакала навзрыд. Я понял, что начинаю терять контроль, а именно этого мне и не хотелось. То, что она причинила мне боль, вовсе не значило, что я должен платить ей тем же. Я лучше ее — я не должен опускаться до ее уровня.

Я ослабил хватку и сказал уже более спокойным голосом:

— Скажи мне. Просто поступи честно и скажи мне все как есть, и тогда я тебя прощу. Обещаю.

Все еще плача, она сказала:

— Почему?.. Почему ты снова так ведешь себя? Зачем?

Отис залаял громче — он буквально захлебывался лаем. Я заорал на него: «Заткнись, черт возьми!» — и пес убежал. Тогда я сказал Поле:

— Скажи мне про вас с Дагом. Ради бога, просто скажи — и все.

Она неожиданно перестала плакать, ее голубые глаза широко открылись.

— Так вот ты о чем? Ты ошибаешься. Между нами ничего нет. И никогда не было.

— Ты врешь.

— Не вру. Я говорю тебе правду.