«Отхожие уезды значительно превосходят земледельческие и лесные местности по благоустройству своей жизни… Одежда питерщиков гораздо чище, щеголеватее и гигиеничнее… Ребята содержатся чище, почему у них реже встречается чесотка и другие накожные болезни»… В отхожих волостях Костромской губ. «в половине домов вы найдете бумагу, чернила, карандаши и перья»… «Грамотные питерщики положительно лучше и сознательнее лечатся», так что заразные болезни действуют среди них не так гибельно, как в волостях «малокультурных» [85] .

«Отход в города ослабляет старую патриархальную семью, ставит женщину в более самостоятельное положение, равноправное с мужчиной. «Сравнительно с оседлыми местностями, солигалическая и чухломская семья» (самые отхожие уезды Костр. губ.) «гораздо менее крепка не только в смысле патриархальной власти старшего, но даже и в отношениях между родителями и детьми, мужем и женою. От сыновей, отправляемых в Питер с 12 лет, конечно, нельзя ожидать сильной любви к родителям и привязанности к родительскому крову; они становятся невольно космополитами: «где хорошо, там и отечество». «Привыкшая обходиться без мужской власти и помощи, солигаличанка вовсе не похожа на забитую крестьянку земледельческой полосы: она независима, самостоятельна… Побои и истязания жен здесь редкие исключения… Вообще равенство женщины с мужчиной сказывается почти везде и во всем» [86] .

Город культурно поднимает, деревня заражает своим бескультурьем.

Исследуя в 1897 г. данные кустарной переписи 1894–1895 гг. в Пермской губернии, Ленин отмечает: «Связь с земледелием», по данным переписи, отражается чрезвычайно рельефно на грамотности кустарей… Оказывается, что неземледельческое население значительно грамотнее земледельческого, причем это отношение наблюдается без исключения по всем подгруппам и для мужчин, и для женщин» [87] . «…Мы можем констатировать, что связь с земледелием (речь идет о мелком крестьянском хозяйстве. — H. K.): 1) задерживает наиболее отсталые формы промышленности и тормозит экономическое развитие;…3) задерживает культурное развитие населения, имеющего более низкий уровень потребностей и далеко отстающего в грамотности от неземледельцев» [88] .

И Владимир Ильич со всей четкостью ставит вопрос о материальных предпосылках культурного развития.

На Западе потребление выше. «Почему? — Потому, что культура выше, — пишет он в «Друзьях народа». — H о в чем же состоят материальные основания этой культуры, как не в развитии капиталистической техники, в росте товарного хозяйства и обмена, приводящих людей в более частые столкновения друг с другом, разрушающих средневековую обособленность отдельных местностей? (разрядка моя. — H. K.) Не была ли во Франции, напр., культура не выше нашей перед великой революцией, когда еще не завершился раскол ее полусредневекового крестьянства на деревенскую буржуазию и пролетариат? И если бы автор повнимательнее присмотрелся к русской жизни, он не мог бы не заметить того, напр., факта, что в местностях с развитым капитализмом потребности крестьянского населения стоят значительно выше, чем в чисто земледельческих местностях…

«Друзья народа» не обращают никакого внимания на подобные «мелочи», потому что для них дело тут объясняется «просто» культурой или усложняющейся жизнью вообще, причем они даже и не задаются вопросом о материальных основаниях этой культуры и этого усложнения» [89] (разрядка моя. — Н. К.).

Экономика определяет собой уровень культуры. Но, с другой стороны, и культура является фактором, в свою очередь влияющим на экономику. Следствие диалектически превращается в причину. Пример влияния культуры на экономику Ленин приводит в «Развитии капитализма». «…В руках крестьянской буржуазии сходятся нити и торгового капитала (отдача денег в ссуду под залог земли, скупка разных продуктов и пр.) и промышленного капитала (торговое земледелие при помощи найма рабочих и т. п.). От окружающих обстоятельств, от большего или меньшего вытеснения азиатчины и распространения культуры в нашей деревне зависит то, какая из этих форм капитала будет развиваться на счет другой» [90] (разрядка моя. — Н. К).

Уровень культуры влияет на формы эксплуатации.

«Эта масса мелких деревенских эксплуататоров, — пишет Ленин, — представляет страшную силу, страшную особенно тем, что они давят на трудящегося враздробь, поодиночке, что они приковывают его к себе и отнимают всякую надежду на избавление, страшную тем, что эта эксплуатация при дикости деревни, порождаемой свойственными описываемой системе низкою производительностью труда и отсутствием сношений, представляет из себя неодин грабеж труда, а еще и азиатское надругательство над личностью (разрядка моя. — Н. К.), которое постоянно встречается в деревне» [91] .

Классовый характер общественной среды определяет, кто воспользуется «улучшением культуры».

«Какой это марксист, когда он не понимает, что та общественная среда, для которой он прожектирует свои прогрессы, — есть буржуазная среда, что поэтому все «улучшения культуры», действительно замечаемые даже в крестьянском хозяйстве, означают прогресс буржуазный, улучшающий положение меньшинства и пролетаризирующий массы! Какой это марксист, когда он не понимает, что государство, к которому он обращается с прожектами, есть классовое государство, способное только поддерживать буржуазию и давить пролетариат!» [92]

Владимир Ильич особо останавливается на вопросе о влиянии капитализма на деревню. «Отнятие промышленностью у земледелия самых сильных, энергичных и интеллигентных рабочих есть всеобщее явление не только промышленных, но и земледельческих стран, не только Западной Европы, но и Америки, и России. Противоречие между культурой городов и варварством деревни, порожденное капитализмом, неизбежно ведет к этому» [93] .

«Для развития техники земледелия городской капитализм старается дать все средства современной науки, но социальное положение производителей он оставляет по-прежнему жалким; городской культуры он не переносит систематически и планомерно в деревню» [94] .