Как я уже говорил, в Фодже мне не удалось завести настоящих друзей среди партнеров по команде. Не потому, что у меня возникли какие-то проблемы при попадании в новый коллектив — напротив, я очень быстро схожусь с людьми, и на протяжении всей моей карьеры у меня нигде и никогда не было ни малейших трений. Легко и без проблем я вливался в любую компанию, и в некоторых из них у меня действительно появлялись друзья. Но в «Фодже» это было невозможно прежде всего из-за языкового барьера. Со всеми одноклубниками у меня сложились хорошие отношения, многие были мне по-настоящему симпатичны, да и ко мне относились по-товарищески, но для дружбы мне явно не хватало знания итальянского языка. Я понимал далеко не все, что говорилось вокруг, не всегда мог поддержать разговор, особенно шутливый, а ведь именно юмор быстрее всего сближает людей. Хорошая шутка — и правильная реакция на нее — сразу располагает собеседников друг к другу. Но куда мне было шутить в первые месяцы, когда я с трудом мог выразить самую элементарную мысль?

Первым человеком, с которым мне пришлось более или менее тесно общаться (если наши отношения можно назвать общением), стал Алессандро Порро — очень симпатичный парень. Нас поселили в одной комнате на первых сборах. Кстати, именно его мне предстояло заменить в основном составе команды: предыдущий сезон он отыграл на позиции правого полузащитника — той самой, которую теперь должен был занять я. К счастью, это обстоятельство никакие сказалось на его отношении ко мне: не испытывая ни ревности, ни зависти, ни обиды, ни каких-либо других отрицательных эмоций, он старался во всем помогать мне и действительно очень помог. Я много времени проводил с ним и его невестой, которая немного знала русский и тоже старалась быть полезной в любых бытовых вопросах. Вероятно, я все же могу назвать Алессандро другом, поскольку наше общение не прекратилось после моего отъезда из «Фоджи» — мы довольно часто перезванивались впоследствии.

На первом сборе мы расположились в весьма скромной гостинице — настолько скромной, что в ее двухместных номерах были неравноценные кровати: одна побольше, другая поменьше. Зденек Земан лично контролировал процесс размещения и, войдя в нашу комнату, дал мне указание занять большую кровать, а маленькую отвел для Алессандро.

Языком нашего общения с товарищем по комнате стал английский. Алессандро владел им не то чтобы свободно, но вполне сносно. Ну, а я… Я в то время по-английски говорил значительно лучше, чем по-итальянски, то есть знал слов восемь-десять.

Наши разговоры отличались феноменальной лаконичностью: наверное, за все время ни один из нас не обратился к другому с фразой, состоявшей хотя бы из трех слов «я спать», «я гулять», «я есть» — примерно так мы докладывали друг другу о своих планах на ближайшее будущее.

Позже, когда я уже научился объясняться по-итальянски, мы вспоминали наш первый опыт общения. И я с удивлением спросил его: «Почему же ты так мало говорил со мной, ведь твой английский совсем не плох? Я-то молчал просто потому, что не хотел позориться в твоих глазах». Его ответ поразил меня: «Знаешь, я тоже боялся попасть впросак. Я думал, что ты, игрок сборной, поездивший по миру, прекрасно говоришь по-английски, и стыдился своих слабых знаний». Эти воспоминания доставили нам немало веселых мгновений: как оказалось, каждого из нас предупредили, что его будущий сосед знает английский, но это предупреждение не только не вдохновило нас, но, напротив, возымело обратное действие. И мы, стараясь избежать позора, жили почти в полной тишине.

Через несколько месяцев у меня появился настоящий друг — Игорь Колыванов, пришедший в «Фоджу» в ноябре из московского «Динамо». Его приезд стал для меня подлинным праздником, да и он, конечно, был рад попасть в команду, где уже играл его соотечественник. Мы очень много времени проводили вместе, хотя он, как человек семейный, был больше привязан к своему дому, чем я, предоставленный самому себе. Я часто гостил у Игоря и Моны, стараясь, впрочем, не задерживаться дольше, чем позволяли приличия.

К приезду Игоря я уже достаточно освоился в Фодже, чтобы помочь ему многочисленными советами. Весь мой, пусть и небогатый, опыт был к его услугам, и в этом ему повезло. Но не повезло в другом: Игорь приехал в новый клуб после долгого сезона в «Динамо», причем сезон этот он провел отнюдь не спустя рукава, став лучшим бомбардиром и получив от журналистов титул лучшего игрока последнего чемпионата СССР. Понятно, что для «Фоджи» сил у него осталось не так уж много.

К тому же команда наша была в тот момент на хорошем ходу, основной состав сыгрался, и пробиться в него Колыванову было непросто. Вообще, игрок, не прошедший с командой предсезонную подготовку, может рассчитывать на место в составе только в случае чьей-либо травмы или если дела у команды не заладятся. Но «Фоджа» в тот год, как я уже говорил, прыгнула выше голому к тройке нападения Синьори — Байано — Рамбауди никаких претензий у тренера быть не могло, да и судьба их берегла, избавив от травм и дисквалификации, так что ни один из наших форвардов не пропустил за сезон больше, чем одну-две игры.

Колыванов в основном выходил на замену, и то, что в этой ситуации он все-таки сумел за полсезона забить три гола, делает ему честь. Впрочем, едва ли я должен здесь убеждать кого-то в его достоинствах. Дальнейшая его карьера в Италии показала, что Игорь — футболист высокого класса. После удачного сезона 1991/92 руководство клуба распродало полкоманды, получив приличную прибыль: к примеру, я отправился в «Интер», Синьори — в «Лацио», Байано — в «Фиорентину». В этой ситуации «Фодже», казалось, грозил неминуемый крах, и то, что обескровленная команда сумела еще в течение двух лет сохранить место в Серии А — во многом заслуга Колыванова, взявшего на себя роль лидера. И только тяжелая травма, полученная им осенью 1994 года в Москве в отборочном матче чемпионата Европы со сборной Сан-Марино и выведшая его из строя на две трети сезона, привела к тому, что весной 1995-го «Фоджа» все-таки свалилась в Серию В.

Начав разговор о карьере Игоря, не могу не повторить того, что раньше говорил о себе: я убежден, что, будь рядом с ним нужный человек, его карьера сложилась бы совсем иначе.

Я часто задумывался о том, есть ли у футболиста из России шанс стать на Западе настоящей «звездой». Конечно, неподготовленность нашего человека к западной жизни, совершенно неподходящий для нее менталитет, многочисленные наши комплексы и предрассудки — все это в значительной степени понижает шансы россиян в сравнении с игроками из Западной Европы. Но есть ведь «звезды» и среди восточно-европейских футболистов — куда более близких нам по духу румын, болгар, югославов, чехов.