Морозные узоры: Стихотворения и письма
вернуться

Садовской Борис Александрович
Шрифт:

"Крестная этой весной привезла..."

Крестная этой весной привезла Книгу о Роберте, Генрихе, Риде, И о Гризельде, что верной была, И о могучем красавце Зигфриде. Гребень дракона и грива коня, Кубки, мечи, ожерелье, тарелки. Фауста жребий увлек бы меня, Если бы не было дьявольской сделки. Долгие дни незаметно прошли. С книгой бегу в золотую аллею. Падают листья, летят журавли, Поздние мухи кусают мне шею. 1942

"Тридцатое число. Ноябрь уж исчезает..."

Тридцатое число. Ноябрь уж исчезает, И девяностый год готовится пройти, А из Москвы журнал внезапно приезжает В наш деревенский дом по санному пути. И я схватил его, урок французский бросив. Кружилась за окном серебряная пыль. Вот гордый Николай и юный Франц Иосиф, Вот сказка Данченки, вот Салиаса быль. О, как взволнован я «Сентябрьской розой» Фета! Волшебные стихи читает мама вслух. Лампадка, тишина, смесь сумрака и света, За голубым стеклом алмазный вьется пух. 1942

"Нет, этот сон не снится..."

Нет, этот сон не снится. Как искуситель-змей, Он вечно шевелится На дне души моей. В нем солнца взор лучистый, В нем голубая тишь, Над гладью золотистой Сияющий камыш. Забытые дорога, Родные берега, Волшебные чертога, Веселые луга! Младенчество и детство Волнуются в груди. Былых веков наследство Кивает мне: гляди. И в мимолетных взорах Оно пережито, Как призраки, которых Не воплотит никто. 1929 (1935)

"У широкого дивана..."

У широкого дивана Долговязые часы, За часами таракана Осторожные усы. Скучно розовой невесте. Там, в окне, недвижный бег, И дрожит на синей жести Голубой далёкий снег. Вдруг звонок: она вскочила, Покраснела, ожила, Занавески опустила, Заглянула в зеркала, Поиграла с сонной кошкой, Передвинула диван, Под её упругой ножкой Звонко щёлкнул таракан. 1929 (1935)

"В твоих стихах мое трепещет детство..."

В твоих стихах мое трепещет детство, К счастливой родине припав на грудь. Не ты ли мне помог принять наследство И на тропу заветную свернуть, Помог развеять облака печали, Что сердце мучили и волновали? В твоих стихах краса и мощь природы: Болотный пар, шептанье тростников, Курган в степи, ручья живые воды, Крик журавлей, вечерний гул жуков! Но, красоте мгновенной гимн слагая, Стремилась к вечности мечта благая. В твоих стихах у девушки прелестной С холста глядят ожившие черты. Она тебе с улыбкою чудесной Передала нездешние цветы. И ты, певец, внимал, склоняясь долу, Земной любви к небесному глаголу. В твоих стихах отрадна жизни ноша: Рокочут гусли, шутит Грозный Царь, С царевной в челноке плывет Алеша, Смеются витязи, поет косарь. Над ними небо в солнечной лазури. Здесь тишина, здесь нет грозы и бури 1929(1930, 1935)

"Я выдержал экзамен; уж на мне..."

Я выдержал экзамен; уж на мне С гербом фуражка, новенький мундир. Вдоль стен нижегородского Кремля Тропинкой пробираюсь на Откос. Однообразный бесконечный вид! Осенней Волги пасмурная даль Слилась с простором мутно-голубым. Внизу стучит и дышит пароход, Рыбачья лодка мчится по волнам. Уж догорает слабая заря. Вечерний жук мелькнул и вновь исчез, Вдали шарманка затянула вдруг «Дунайских волн» томительный мотив. Однако скоро семь: пора домой.

УЧИТЕЛЯ

<Г. Г. ШАПОШНИКОВ>

Пушистая белеет борода, Сияет ясный взор проникновенно-мирный, Губа прижата пальцем, и всегда Застегнут наглухо сюртук мундирный. К обедне в праздник: лента и звезда. Домовой церкви блеск, и хор, и голос клирный. Ряды учеников. О, райский миг, когда За херувимской дым потянется эфирный! – Гаврил Гаврилыч, почему семи­- угольник пишут с восьмеричным «и»? Ты, пальцем ус прикрыв, ответствовал мне: «Дельно». Директор-умница, директор-педагог, Порядок ты любил, порядок ты берег. И час его конца сразил тебя смертельно. 1942

<А. А. АЛЛЕНДОРФ>

Ты был инспектор с головы до ног, Осанистый, седой, высокий, в синем фраке. Суровый окрик твой и дружеский упрек Мы слушали, устав от беготни и драки. Мне смутно помнится немецкий твой урок: Bin zides Hundchen, повесть о собаке. Ты в карцер запирал меня на долгий срок И в стихотворчестве беспутства видел знаки Спокойно-величав, в час шумных перемен Ловил проказников и ставил их у стен, Но отчего, скажи, глаза твои так кротки? Ах, в доме у тебя, что год, то новый гроб. Любимый сын пускает пулю в лоб, Жена и дочери во власти злой чахотки. 1942