Вот потому-то, когда после ухода Горы и Биноя Харан возобновил свои злобные нападки и обвинил молодых людей в невоспитанности и грубости, возмущенная Шучорита снова не могла не заступиться за них.

Отсюда еще не следовало, что неприязненные чувства, которые возбудил в ней Гора, окончательно исчезли. Ее коробило при воспоминании об утрированном деревенском наряде, в котором он явился к ним. И в то же время внутренне она понимала, что, подчеркивая таким образом свою ортодоксальность, он просто бросает всем вызов, что в его поведении не было простоты искреннего убеждения, что сомнения продолжают обуревать его — и что выставил он свое правоверие напоказ из чувства протеста, потому что был зол и хотел уязвить других.

О чем бы Шучорита ни разговаривала в тот вечер, что бы ни делала, где-то в уголке сердца она все время ощущала гложущую боль. Чтобы извлечь занозу, нужно точно знать место, где она находится; и вот, чтобы найти это место и избавиться от мучившей ее занозы, Шучорита и решила уединиться на веранде.

Она надеялась, что прохлада и темнота успокоят непрошеное волнение, но непонятная тяжесть в груди не проходила, ей хотелось плакать, а слез не было.

Что же заставило страдать Шучориту? Появление незнакомого юноши с тилаком на лбу? То, что доводы этого юноши остались неопровергнутыми, или то, что самомнения его так и не удалось сломить? Трудно было представить себе что-нибудь более нелепое. И вдруг Шучорита залилась краской стыда: действительная причина вдруг открылась ей. Добрых три часа сидела она напротив этого юноши, даже вмешивалась в спор, поддерживала его, а он не только не обратил на нее никакого внимания, но даже, прощаясь, сделал вид, что не видит ее. Сомнений быть не могло: именно это полнейшее пренебрежение с его стороны и уязвило ее так больно.

Поведение Горы нельзя было объяснить замешательством, вызванным непривычкой к женскому обществу. В этом случае в нем чувствовались бы те же робость и неуверенность, что и в Биное, а этого отнюдь не было.

Почему же все-таки Шучорита так остро воспринимала холодное безразличие Горы, почему она не могла с презрением выбросить мысль о нем из головы? Ей было мучительно стыдно, что она не сумела сдержаться и вмешивалась в разговор. Правда, один раз, когда в ответ на особенно возмутившее ее замечание Харана она высказалась с большой горячностью, Гора посмотрел на нее. В его взгляде не было и тени робости, но что именно выражал этот взгляд, сказать она не могла. Может быть, он подумал: где стыд у этой девушки и как она самонадеянна, если осмеливается вмешиваться в разговор мужчин!

Ну и пусть! И тем не менее тяжелое чувство не оставляло Шучориту. Она старалась не думать об этом вечере, вычеркнуть его из памяти и — не могла… В ней поднималось негодование. Она заставляла себя с пренебрежением думать об этом дерзком фанатике, но перед ее мысленным взором неотступно стояла гигантская фигура Горы, она видела его уверенные, бесстрашные глаза, слышала сильный голос, и проникнуться презрением к нему ей никак не удавалось.

Шучорита привыкла быть центром внимания, привыкла к тому, что ее любят, ею восхищаются. Но она вовсе не добивалась этого и спокойно относилась к похвалам окружающих. Почему же тогда ее так больно ранило непоколебимое равнодушие Горы? После долгих раздумий она наконец решила, что единственной причиной ее негодования было неосуществившееся желание видеть Гору разбитым в споре с Хараном.

Пока она, терзаясь своими думами, сидела на веранде, наступила ночь. В доме погасли огни — все легли спать. Щелкнул замок парадной двери — это слуга запер ее на ночь перед тем, как пойти спать самому. В этот момент на веранде появилась Лолита в одной сорочке. Не говоря ни слова, она прошла мимо сестры в угол веранды и остановилась у перил. Шучорита улыбнулась про себя, она поняла — Лолита обижена на нее: она обещала лечь спать сегодня в ее комнате и совсем забыла об этом. А Лолита не прощала забывчивости в отношении себя. С ее точки зрения, это был тяжкий грех. Однако она не собиралась и напоминать о данном ей обещании.

Она решила лечь в постель и виду не подавать, что чем-то расстроена. Но время шло, а обида все острее и острее мучила ее, и, наконец, не в силах дольше терпеть, Лолита встала и вышла на веранду, чтобы показать Шучорите, что она еще не спит.

Шучорита поднялась со стула, медленно подошла к Лолите и, обняв ее за плечи, проговорила:

— Лолита, дорогая, не сердись на меня.

— Сердиться? — Лолита сбросила руку Шучориты. — Я не сержусь. Зачем мне сердиться. Сиди, пожалуйста.

— Пойдем. — Шучорита потянула ее за руки. — Пойдем спать.

Но Лолита не двигалась с места, и в конце концов Шучорите пришлось почти насильно увести ее в комнату.

Только тут наконец Лолита спросила дрогнувшим голосом:

— Почему ты так долго не шла? Уже пробило одиннадцать, а я все ждала тебя. Ведь теперь ты сразу заснешь, и мы так и не поболтаем.

Шучорита прижала Лолиту к груди.

— Извини меня, дорогая, — сказала она.

Виновная раскаялась, и гнев Лолиты моментально испарился.

— О ком ты думала, пока сидела там? — мягко спросила она. — Неужели о Пану-бабу?

— Ну что ты! — отмахнулась от нее Шучорита.

Лолита не выносила Пану-бабу. В отличие от других сестер, она даже никогда не дразнила им Шучориту. При одной мысли о том, что он хочет жениться на Шучорите, она приходила в бешенство.

Помолчав немного, Лолита проговорила:

— А вот Биной-бабу очень славный. Правда, диди?

Есть основание предполагать, что за этим невинным вопросом крылось желание выяснить истинные мысли Шучориты.