…Узник лежал на животе, руки безвольно вытянулись вдоль тела. От штанов остались клочья, рубахи не было и вовсе. Он лежал, распластавшись прямо на камнях, время от времени голова дергалась, точно в судорогах, и также подрагивали руки. Вместо спины зияла сплошная рана, мясо, взбитое, разорванное, повисшее клочьями. Темные струйки крови стекали по бокам и на полу собирались в липкие лужицы.

– Малика, Малика, Малика, – мухой по стеклу зудел голос Уэлша, – на, попей. Не бойся, это вода, ну же… Давай, я на лицо побрызгаю, что ли… Ну, прости, ты же понимаешь, я это не для того, чтобы тебя довести до обморока…

– Я не знаю, что тебе ответить, Уэлш, – пробормотала ведьма.

Она как будто выплывала из тяжкого забытья. Ее самые худшие опасения подтвердились.

– К сожалению, именно так у нас выбивают признание, – Генрих отстранился и поставил стакан на стол.

– И что, уже получили… признание?

– Нет. Твой приятель, дорогая Малика, на удивление противный субъект, а лунники, как ты знаешь, быстро регенерируют, нам бы так.

Она обессилено прислонилась затылком к холодной стене и уставилась на Генриха. Выглядел он как мокрая нахохлившаяся курица, куда только весь лоск подевался.

– Что ты от меня хочешь? – прошептала ведьма.

– Подпиши соглашение, и его сегодня же вечером отпустят.

– Это нечестно, – просипела Малика, – впрочем, уже не имеет значения. Ваше ведомство заполучит меня, Уэлш, я обещаю, но… Только после того, как я лично увижу графа, выходящего из стен тюрьмы.

– Ах, ты опять диктуешь свои условия. Ну что за женщина!

– Да, и только так, – упрямо повторила Малика, – мы можем отправиться вместе к праженской тюрьме, и как только граф отправится домой, я поставлю подпись на документе.

– Хорошо, – Генрих тряхнул длинной челкой и вновь превратился в холеного чиновника, – но, как ты понимаешь, я это делаю только потому, что когда-то мы были друзьями. Были ведь, а?

– Мы и сейчас не враги, – слабо улыбнулась Малика, – ведь не враги же, верно?

– Верно. Кстати, госпожа Вейн, я уже обнаружил в вас один существенный недостаток для работы агентом.

– И какой же, господин Уэлш?

– Ваша неисправимая порядочность, госпожа Вейн, – улыбнулся Генрих, – если вы позволите, я сейчас же распоряжусь на счет лунного лорда. Не беспокойтесь вы так, госпожа Вейн, даже если с него содрать всю кожу, все равно нарастет. Хотя, должен признать, зрелище не из приятных…

Надо отдать должное Уэлшу, он сделал все, чтобы Малика чувствовала себя если не хорошо, то хотя бы комфортно. Пока он раздавал указания и подписывал бумаги, Малика сидела в комнате для отдыха, на мягком диване под сенью огромного фикуса. Перед ней в вазе красовались кисти винограда, ягоды золотисто-зеленые, с легким румянцем, но Малике казалось, что стоит надкусить хотя бы одну виноградину – и она свалится замертво, отравленная. Все здесь давно пропиталось ядом – и пища, и вода, и люди.

«Хорош агент, который падает в обморок при виде крови», – язвила она в душе, – «да еще и при виде крови презренной и вредоносной нечеловеческой сущности !»

А Уэлш? Тоже хорош. Хотя, если разобраться, он ни в чем не виноват. Наоборот, старается, чтобы ей не было так тяжело… Неисправимая порядочность, ха! Они слишком плохо ее знают. Или наоборот, слишком хорошо?

Мысли метались в голове, им было тесно, и виски пронзили первые стрелы мигрени.

«Ну, ничего, потерпим», – сонно успокаивала себя Малика, – «недолго уже осталось, недолго…»

– Малика, – в дверях наконец появился Генрих, – поехали.

Она встрепенулась, попыталась привести в порядок прическу, но потом махнула рукой. Какая, к йорггу, разница, прибудет ли она к тюрьме в шляпке или без? Малика тряхнула головой, локоны рассыпались по плечам – мягкие и легкие, словно пух. Плевать на приличия. Особенно теперь, когда она почти что агент его величества!

У входа их ждал открытый экипаж. Уэлш поддержал Малику под локоть, а затем и сам устроился на сиденье. Свистнул хлыст (Малика невольно сжалась в комок), и зацокали подковы по мостовой старого доброго Пражена.

– Я выполняю все свои обещания, – с улыбкой шепнул Генрих, – не забывай о своих.

– Разумеется, – она безразлично пожала плечами, – только вот, Генрих, возьми на себя труд сообщить обо всем нашему ректору. Мне кажется, он будет не в восторге от того, что я ухожу из Академии… И еще, Генрих. Жить мне теперь негде, так что было бы недурственно подумать и о том, где поселить новоиспеченного агента.

– Разве у тебя не было жилья?

– Дом принадлежит Академии, – мрачно пояснила Малика.