Часто и клиент, и терапевт с юмором относятся к своим коммуникативным проблемам в процессе интервью и получают от терапии удовольствие. Порой это единство теряется из-за перевода, так как семья может начать ориентироваться на переводчика, а не на терапевта. (Как правило, предлагать одному из членов семьи переводить для всех остальных — это плохой выход. Лучше привести с собой своего собственного переводчика.) Иногда переводчик отфильтровывает идеи терапевта. Проблемы могут возникнуть и в том случае, если переводчик не умеет хранить нейтралитет. Если на сеансе используется несколько языков (включая язык жестов для общения с глухим клиентом), супервизор должен призвать всех участников к терпению. Если программа обучения составлена с учетом интересов всех участников, обучающиеся разных национальностей и культур будут уважать друг друга, а также образ жизни и мыслей клиентов.

Пример сложного случая может послужить хорошей иллюстрацией широких возможностей этнической терапии. Нашу программу посещала молодая женщина-терапевт из Японии, которая плохо говорила по-английски и стеснялась этого. Мы усадили ее вместе с другими обучающимися за зеркало, ожидая, когда ее английский язык улучшится. (Она намеревалась в конце концов проводить семейную терапию на английском языке.) Она наблюдала и имела возможность анализировать случаи.

Однажды на прием пришла семья из Японии, члены которой плохо говорили по-английски. Наша обучающаяся японка была рада их видеть и работать с ними на своем языке. Для супервизора и остальных обучающихся, которые наблюдали все через зеркало, она привела переводчика.

На первом сеансе выяснилось, что у молодой пары есть ребенок, а на терапию их направил суд, так как муж, очень успешный бизнесмен, бил свою жену. Муж был недоволен принудительной психотерапией и озадачен тем, что бить жену — значит нарушать закон. Кроме того, он был очень чувствителен к воздействиям, так как был унижен арестом. Терапевт чувствовала себя неуверенно в качестве специалиста при работе с этой парой, так как она тоже была женщиной и принадлежала к культуре, где женщина традиционно пребывала на вторых ролях.

Терапевт очень умело присоединялась к мужу из-за его трудностей, завоевала его уважение как терапевт и побуждала жену не позволять избивать себя. По мере того как она проводила свои интервенции, гнев обоих супругов уменьшился. Тем временем супервизор с помощью переводчика пытался понять, что происходит. Переводчик с интересом следил за диалогом и часто забывал переводить.

К счастью, терапевт почти не нуждалась в руководстве, очень многому научившись в процессе наблюдения за другими интервью. Этот случай предполагал краткосрочную терапию, и через некоторое время стало ясно, что она была успешной, так как больше эпизодов домашнего насилия не возникало, а супруги стали более дружелюбными по отношению друг к другу. Терапевт произвела на супервизора сильное впечатление тем, как она закончила терапию: на последнем сеансе она организовала специальную церемонию, на которую принесла маленькую бутылку шампанского, которую они все вместе выпили, желая друг другу всего хорошего. Возможно, терапевт другой национальности, работая с этой семьей, тоже добился бы хорошего результата, но его работа не была бы столь изящной и стильной. Этот случай является примером того, как погруженность в культуру позволяет терапевту избежать сопротивления и добиться принятия своих интервенций.

Разумеется, обучающиеся предпочитают работать с теми, с кем они чувствуют себя комфортно. Обычно имеется в виду клиент определенного возраста и с определенным типом проблем. Удивляет число терапевтов, заявляющих, что они решили заняться психотерапией, дабы помочь подросткам. Однако молодые терапевты иногда начинают работать в тот жизненный период, когда у них у самих еще есть проблемы с родителями. Это может повлиять на их работу. Часто они излечиваются от этого, когда сами заводят детей, Я вспоминаю одного детского психолога, который говорил, что, после того как у него самого родилось двое детей, он испытывает желание извиниться перед теми матерями, которым он давал советы в прошлом, еще не представляя себе, как трудно растить детей.

Обучающиеся должны в идеале получить опыт работы с детьми, подростками, взрослыми и пожилыми людьми, приходящими с совершенно разными проблемами. Теперь уже нельзя ограничивать свою квалификацию психотерапевта рамками одной возрастной группы. Так как дети обычно не живут одни, детский психотерапевт должен также уметь работать с отцом ребенка, находящимся в депрессии, или со сложной семейной структурой. Родители трудного ребенка часто имеют собственные проблемы, и терапевту необходимо знать, как им помочь.

Работа с детьми требует особых способностей к общению. Делу помогает наличие нескольких собственных детей. Иногда ребенка приводят на терапию одновременно как представителя семьи и как ребенка, у которого есть проблема. В любом случае терапевт должен быть в состоянии наладить контакт с ребенком, а супервизор должен показать ему, как этого достичь. Однажды я слышал, как терапевт сказал пятилетнему ребенку: «Ты представляешь себе, как возникли твои проблемы?» Этот терапевт никогда не встречал никого моложе 21 года, и цель его обучения на данном этапе заключалась в том, чтобы познакомить его с детьми.

Одна из целей обучения игровой терапии — помочь начинающим общаться с детьми на уровне образов. Игровая терапия, возможно, и не изменяет ребенка, зато обучает неопытного терапевта. (Я вспоминаю Натана Аккермана, семейного терапевта и детского психиатра, который говорил мне, что игровая терапия никогда не изменяет ребенка. Когда я спросил его, почему он никогда не говорил этого публично, он ответил, что это только задело бы чувства многих его коллег, которые не знают, что еще им делать с детьми.)