Соня смотрела на неожиданно развеселившегося друга и не слышала его. Она прощала ему его неуместное веселье, зная, что некоторые и на похоронах начинают неконтролируемо смеяться. Все ведут себя в стрессе по-разному. Соня уже перестала плакать и теперь думала о том, что нельзя терять ни минуты.

— Ладно, уговорил, — Соня выбросила так и не закуренную сигарету. — Дождусь, пока меня туда потащат и буду изо всех сил упираться. А теперь давай скорей избавимся от… — Соня кивнула в сторону машины. Она не могла выговорить слово «труп», но и других слов не находила.

Вместе с Павликом они достали тяжелое тело Ухова из автомобиля. С трудом дотащили его до ближайшего дерева. Павлу пришлось долго подпрыгивать, прежде чем веревка перелетела через толстую ветку дерева. Но вот клубок достиг цели и ухнул к его ногам. Один конец Павлик замотал вокруг ствола, а из другого неумело связал петлю.

Соня стояла около дерева и смотрела на качающуюся перед ней петлю. Она будто заворожила девушку своим размеренным, плавным качанием. Вдруг у Сони закружилась голова, в глазах потемнело…

Во дворе дома Петра Львовича было спокойно и тихо — детская площадка пустовала. Даже подъехавшая к дому машина, казалось, сделала это бесшумно. В машине сидел Андрей. Выключив зажигание, он закурил. На сиденье рядом с ним был его верный спутник последних дней, чемоданчик с наушниками и радаром-прослушкой. Рабочую аппаратуру он собирался сдать на следующий день, после переезда.

Соболев знал, что на сегодня у Сони назначена встреча с психоаналитиком, и он очень надеялся на то, что она придет, несмотря на кошмарные события прошлой ночи.

Соболев не мог понять настроя своего начальника. Не мог понять, почему он ничего не упомянул об убийстве Ухова. Неужели Краско рассчитывал на то, что Андрей не заметит утренних метаний девушки вокруг трупа? Или он был настолько окрылен представившейся ему возможностью поймать давнего беглеца, что все остальное отошло для него на второй план? Такая легкомысленность не была свойственна Краско, и Соболев знал об этом. Андрей остановился на версии о том, что его начальник, скорее всего, имел план, которым не собирался ни с кем делиться. Соболев перестал ему быть нужен, и он снял его с дела.

Без лишних вопросов. Без лишних ответов.

Павлик ехал за рулем «мини» по Рублевскому шоссе, следуя в город. Соня полусидела рядом. Она до сих пор была без чувств. Павел гнал, выжимая из крошечной машинки все. Он надеялся, что сильный ветер из открытого окна вернет Соне сознание. Изредка он дергал подругу за руку, умоляя очнуться.

— Сонечка! Соня! Ну, куда мне тебя теперь? В больницу? Да что же это такое происходит! Почему все это свалилось на мою голову? За что мне такое наказание?

Паша еле сдерживал слезы. Он справился с собой и не растерялся, когда, упавшая в обморок Соня завалилась на землю рядом с Уховым. Он мужественно накинул петлю на шею мертвому и изо всех сил, до темноты в глазах, тянул веревку, пока ноги Ухова не оторвались от земли. Он нес Соню на руках до машины, предусмотрительно застегнул ей ремень безопасности, и умчал их прочь из зловещего леса. Он сделал все, что от него требовала ситуация.

Дальше он не знал, что делать. На въезде в Москву выдержка Павлика грозила иссякнуть.

Соня все еще находилась в глубоком обмороке.

Павел убрал с лица подруги прядь волос и постучал ее по щеке. В этот момент поток машин резко остановился, и Павел еле успел нажать на тормоза, чтобы не врезаться. Шины издали громкий неприятный звук. От резкого толчка Соня пришла в себя. Она с трудом открыла глаза и непонимающе огляделась.

— Смотри, до чего ты меня чуть не довела! — Павлик сидел, двумя руками вцепившись в руль. — У меня от нервов ничего не осталось!

Соня хмурила брови, силясь понять, что происходит.

— Посмотри! Посмотри, что я чуть не натворил! — тыкал он пальцем в стоящий перед ними «БМВ». — А у меня с собой ни прав, ничего! Я как выбежал к тебе в шесть утра в одной пижаме, так и развожу трупы весь день.

— Где Ухов? — хрипло спросила Соня.

Павлику вдруг стало очень жаль себя. Его голос приобрел страдальчески-обиженный тон:

— Где-где? — всхлипнул Павлик. — В лесу. На дереве весит.

— Я опять ничего не помню.

— Только о себе и думаешь! — завизжал Павлик. — Нет, чтобы спасибо сказать! Конечно, не помнишь! Ты вырубилась.