Уинн просветлела:

— Никаких проблем. Давайте после завтрака! — Она осмотрела халаты своих соседей. — Скажем, часиков в десять. — Нагнувшись, она подобрала с земли разрубленные маргаритки. — Как по-вашему, если поместить их в воду, они пустят корни?

— Я как раз собиралась сказать перед тем, как ты меня перебил, — заметила Мередит. — Шум я слышала около четырех утра. Меня разбудил скрежет и какие-то щелчки, — наверное, вандал кромсал цветы садовыми ножницами. Без двадцати пять я подошла к окну, но преступник уже ушел. Как раз светало; в такое время даже самые последние завсегдатаи уже давным-давно ушли из «Королевской головы», а дети в такой час по улицам не гуляют. — Мередит нахмурилась. — Для ранних пташек все же слишком рано. Дети не стали бы кромсать цветы — они просто выдрали бы их из земли, и все. Кто-то нарочно испортил Уинн клумбу. Не под влиянием минуты. Он все обдумал заранее.

— Знаю, но, по-моему, не стоит будоражить Уинн. Она и так взволнована и напугана. Кто-то сделал ей подлость. К тому же, не забывай, в такой час никому не возбраняется выходить из дому. Здесь все-таки деревня. Многие местные жители просыпаются с петухами. Возможно, вандал сделал свое черное дело по пути на работу. Какой-нибудь чернорабочий с фермы? Или бродяга, который ночует в чьем-нибудь хлеву. Деревенские очень обидчивы; иногда сам не замечаешь, как задеваешь человека. А может, Уинн когда-нибудь отказалась дать милостыню бродяге. Она обо всем забыла, а он затаил на нее зло.

— Хорошо хоть, — сказала Мередит, подумав, — что мы с тобой здесь, через стенку, до конца недели.

Алан снова подошел к окну и посмотрел на пустынную дорогу.

— М-да, ей здесь довольно одиноко — особенно после смерти постоянной соседки. Надеюсь, Полу удастся сдать домик приличным людям на длительный срок.

К десяти утра солнце сияло, и воспоминания о неприятном происшествии несколько сгладились. Даже Уинн немного успокоилась и как будто смирилась.

— Лето кончается. Я, так или иначе, скоро перекопала бы эту клумбу. — Уинн шагала впереди. — Джанин Катто живет в Конюшенном ряду. Сейчас она, скорее всего, дома; вряд ли после смерти Оливии она нашла себе другое постоянное место. В здешних краях у матерей-одиночек не так-то много возможностей найти работу. Где-то пару часов в день она у кого-нибудь убирает… Не сомневаюсь, Джанин с радостью пошла бы на такую работу, какая у нее была в «Грачах». Кстати, я и сама хотела попросить ее два дня в неделю убирать у меня в доме.

Послышалось цоканье копыт, и навстречу им из-за угла показалась девочка верхом на пони. И пони, и всадница оказались очень нарядными. Попона отливала начищенной медью; густые хвост и грива по цвету и по фактуре напоминали карамельную сладкую вату. Девочке с еще по-детски пухлощеким личиком на вид было лет двенадцать-тринадцать. Ей очень шел ее костюм: бархатная шляпка, завязанная лентой под подбородком, застегнутый доверху зеленый стеганый жилет и бриджи для верховой езды.

— Эй, Джули, привет! — окликнула всадницу Уинн.

Девочка подняла руку в знак приветствия:

— Доброе утро, миссис Картер!

— Дочка Макса, — объяснила Уинн, когда всадница скрылась из вида. — Славная девочка, еще не испорченная взрослением, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Это ей Оливия оставила две тысячи фунтов? — вспомнила Мередит.

— Да-да! И ведь ее папаша не из бедных. Когда в деревне узнали о завещании Оливии, многие сказали: «Деньги к деньгам!» — Уинн задумалась над собственными словами. — А знаете, странно, но деньги на самом деле очень часто притягивают деньги! Взять хоть Джанин Катто. Она одна растит двоих мальчишек, и ей две тысячи очень бы пригодились. Но Джанин Оливия оставила всего пару сотен, хотя та несколько лет добросовестно работала на нее, выполняла даже такие поручения, которые не входили в круг ее обязанностей. Конечно, Оливия вправе была распорядиться как хотела — ведь деньги-то были ее.

Они добрались до паба на углу — низкого, приземистого и как будто разросшегося в разные стороны. Над входом красовалась нарисованная вручную вывеска. С одной стороны вывески был изображен несчастный Карл Первый, стоящий на коленях перед плахой. Над ним нависла фигура в маске с занесенным топором, который фигура держала обеими руками. На обратной стороне вывески палач поднимал отсеченную голову короля.

— Как мило! — сухо заметил Алан.

Повернув за угол, они очутились в Конюшенном ряду. Судя по названию улочки, когда-то рядом с деревенским пабом размещались платные конюшни, а может, здесь находился настоящий постоялый двор. Позже улочку застроили рядом маленьких стандартных домиков. Правда, на первом этаже одного из них они увидели своеобразный магазинчик.

Весьма, весьма любопытно, подумала Мередит, останавливаясь перед замызганной витриной. Судя по всему, торговали здесь отнюдь не товарами первой необходимости — и даже не второй и не третьей, если уж на то пошло. Плотные коричневые пакеты пролежали на одном месте, наверное, несколько лет; дешевую керамику покрывал толстый слой пыли. Над некрасивыми сувенирами покачивались полоски липкой ленты от мух. Среди тарелок и чашек безмятежно и сладко спал черно-белый кот. Может, он тоже продается? Мередит нисколько не удивилась бы, увидев на шее у зверя посеревший от времени и грязи ценник. Она задрала голову. Над витриной висела выцветшая вывеска: