— В Казани был архиепископ Афанасий. Про него много чудесного рассказывали. Например, когда он только что приехал в Казань, он поспешил в Кафедральный собор. Отслужив обедню, молебен и сказав краткое слово, он начал благословлять народ. В общей массе, в толпе, подходит также какая-то барыня. Он благословляет ее, а руку целовать не дает. Она подумала, что он сделал это, спеша окончить благословение. Но все же она опять подошла под благословение, и опять он, благословив, не дал поцеловать руки. Она подходила к нему несколько раз, и повторялось то же. Тогда она говорит ему: "Владыка святый, неужели я такая грешная, что недостойна поцеловать у вас руку?" — "Вот еще,— говорит преосвященный,— у меня рука, словно у мужика". Барыня покраснела, поняв, что Преосвященный узнал ее мысли, ибо он сказал то, что она подумала, подходя под благословение. Было и еще много подобных случаев, доказывающих его прозорливость...

Характерная черта многих святых: позвать гостей, радушно принять их и угостить — замечалась и у преосвященного Афанасия. Он любил в праздники позвать к себе гостей. Так и было однажды. После обедни сразу из церкви с гостями он приходит к себе. Попив чайку и несколько побеседовав с гостями, Преосвященный предложил им пообедать. Приказав келейнику подавать обед, он с гостями сел за стол. Подают огромную, прекрасно приготовленную щуку. Посмотрев на нее, Владыка говорит:

— Ее кушать нельзя, она проклята.

Все несколько удивленно посмотрели на Преосвященного.

— Она проклята, ее есть нельзя,— повторил Владыка. Призывает келейника и приказывает убрать ее со стола. Тот даже не решается убрать. Тогда Преосвященный велит позвать повара. Тот приходит. Владыка смотрит на него и, замечая завязанный палец, спрашивает:

— Что у тебя с пальцем?

— Порезал нечаянно, Владыка святый.

— А что ты при этом сказал?

— Простите, Владыка, я сказал: чтобы ты была... нехорошо сказал.

— Ну, вот видишь, теперь ее есть нельзя. Эту бросьте, а другую надо приготовить. Вот видите, даже проклятие простого человека — повара, так сильно действует...

— Собственно, Батюшка,— спросил я,— непонятно, как это узнал владыка Афанасий, и почему нельзя после проклятия есть?

— Проклятие повара произвело в рыбе какие-то изменения, которые Преосвященный заметил своими прозорливыми очами. Вследствие этих изменений нельзя стало кушать рыбу. Этим объясняется, почему в миру, в богатых домах, в самых дорогих кушаньях нет того вкуса, который мы ощущаем в наших кислых щах: там все делается без молитвы, с руганью и проклятиями, а у нас в монастыре с молитвою и благословением.

В заключение всего запишу слова Батюшки, сказанные мне однажды: "Духа держитесь: дух животворит..."

Это уже третья, встречаемая нами в Оптиной пустыни, и вторая по скитскому житию. Бывая почти целый день у Батюшки, я не мог избежать некоторой сутолоки. Но, несмотря на это, здесь праздник всеми встречается духовно. Окончив послушание до 8 часов вечера, я пришел в церковь для слушания Деяний св. Апостолов. Здесь, в полумраке перед Плащаницей, под благоговейное чтение вполне могут утишиться суетные помышления. Тихо и спокойно отправился я в монастырь, где и встретил радостный и великий праздник.

Тихо и мирно на душе. Слава Богу.

Насколько помню, в Великую Пятницу, на страстной седмице, Батюшка сказал такую истину, засвидетельствованную св. отцами:

— Если бы желающие поступить в монастырь знали все скорби, присущие иноческой жизни, то никто бы не пошел в монастырь. Поэтому Господь нарочно скрывает от них эти скорби. А если бы люди знали блаженство, ожидающее иноков, то весь бы мир без оглядки побежал в монастырь.

Эти дни я был чрезвычайно занят, все время проводя при Батюшке. Сегодня уезжает брат Кирилл, он много помог мне в письменных работах. Спаси его, Господи.

Вчера была память св. Варсонофия, и Батюшка был именинник. На днях Батюшка говорил мне, что он, будучи в Казани еще мирским, очень любил становиться в Соборе около мощей св. Варсонофия. Когда у Батюшки начало появляться желание богоугодного жития, он часто обращался к св. Варсонофию, как бы предоставляя на его решение, какой путь жизни избрать ему. И угодник Божий не оставил втуне молитву с верою к нему прибегающего и указал Батюшке иноческий путь, и даже сподобил его принятия при пострижении своего имени. И первым шагом к сему, быть может, было то, о чем Батюшка рассказал мне 14 марта перед бдением:

— В Казани, когда была поставлена в первый раз на сцене опера "Гугеноты", я был в одной ложе в театре с некоторыми моими хорошими знакомыми. Я очень любил оперу. Внезапно напала на меня тоска, а в душе как будто кто-то говорил: "Ты пришел в театр и сидишь здесь, а если ты сейчас умрешь, что тогда? Господь сказал: "В чем застану, в том и сужу..." Уйди скорее из театра... С чем и как предстанет душа твоя Богу, если ты сейчас умрешь?" Мне стало страшно. Я вполне согласился с этим внутренним голосом и думаю: "Надо уйти". Тогда начинает говорить другой голос: "А что скажут твои знакомые? Да стоит ли обращать внимание на всякий пустяк..." Опять первый голос: "Иди, иди скорее, твои знакомые сейчас забыли о тебе, а потом можешь что угодно сказать на их вопросы".