– Пока яйца еще есть, солопу привет и честь! – ревет Марцин так, что нейродатчики вытекают у него из ушей, как воск.

– Ни хрена себе, идешь в банк, а тебе втюхивают фальшивую сотню, уссаться можно, – ржет Анджей, который явно эту историю с сотней раньше не слышал.

– Ты, жопа, я хочу, чтоб ты знала: твоя формальная ситуация представляется туманно, ищи себе другую работу! – орет Марцин в воздух. Похоже, в системе мониторинга у него произошло короткое замыкание, но никто не обращает внимания на его вопеж.

Сидим мы, значит, рассказываем всякую хрень. Кто когда какого мудака обслуживал. Как люди по другую сторону прыщи себе выдавливают, потому что им на улице кажется, что это зеркало, а не окно. Всякие дурацкие были-небылицы прямиком из жизни с приправой из идиотизма клиентов.

А Бася сидит, как заинька, зыркает своими хитрыми глазками и рассказывает всем, какую она проводит кадровую политику, почему ее отделение самое лучшее из всех и каким образом она добивается таких замечательных результатов. Если время от времени не нарушать права работника, то это значит, что руководитель не слишком усерден в работе, не без удовлетворения говорит она.

Бася, значит, сидит, этакая королева-крольчиха. Ведет себя солидно и достойно. Громко и внятно излагает свое мнение в связи с широко понимаемой современностью, желая тем самым подчеркнуть жирной чертой свою недюжинную, офигенно интеллигентную, потрясающую и потершуюся в лучшем обществе индивидуальность.

Мы курим в сортире, и Эдек поделился со мной половинкой порции. Приныкал он ее на случай какой-нибудь оказии, так что она, наверное, совсем выветрилась, но попробовать можно. Через минуту вечеринка неожиданно раскручивается. Для меня. Слышу голоса и вижу волоса. Или голосы и волосы? Так меня забрало и повело, что я уж не соображаю, чувствую себя трезвым, как хрен, в меня вошло, прошло, вышло, разъебало, вбило, выбило, въебало, дыра в голове, как покуришь крак, точно воронка в земле, что, не знаешь, мудак? Знаю. Но уже не сдерживаю свою страсть. Костыли у меня взбесились и несут меня, точно кобеля на случку. Я все выдаю из себя. Пою. Сбрасываю рубашку, срываю галстук, выпираю округлые ягодицы, кружусь, представляю наши коммерческие предложения всем незаинтересованным, раздаю направо и налево гамбургеровские карточки для банкомата, рыночный оргазм! О-о… да, да, я еще долго чувствовал настоящий мятный вкус.

– Я тоже тогда нажралась в хлам, но ты был вообще… Ты хоть что-нибудь помнишь? Ладно, хватит, – говорит Гоха, так как воспоминания вечеринки отозвались у нее изжогой. – Так чего делать будем? Уже без двадцати. Смываемся?

– Подожди хотя бы до без пятнадцати, – отвечаю я.

– Как это, всего два счета? У меня это в голове не умещается. Всего два личных счета? В чем дело? Разве мы не самые лучшие на рынке? Разве наш сберегательно-расчетный счет не дополнен целым рядом продуктов и банковских услуг? Разве каждодневное управление семейным бюджетом с ним не становится легче? Разве он не является идеальным счетом? Разве у нас нет многофункциональной сети банкоматов? Разве мы не алчем царства Божия? Разве святилище банка не является истинным домом Божьим?

Во-первых, вменяется несоблюдение дисциплины рекламной кампании. Во-вторых, вменяется небрежение принципами проведения рекогносцировки клиента. В-третьих, неиспользование полученной от клиента информации для подготовки индивидуальных предложений и создания инструментария, исследующего удовлетворенность и лояльность клиента. В-четвертых, неприменение знания психологии в процессе управления связями с клиентом. В-пятых, неиспользование возможностей влияния на восприятие марки посредством предоставления нового опыта, укрепляющего связь клиента с маркой. Summa summarum, Бася будет вынуждена использовать более суровые критерии оценки эффективности сотрудников.

Отделение-е, смиирно! Хватит бить баклуши. Прежде всего эффективность! С сегодняшнего дня основным инструментом борьбы с усталостью будет плетка. Вот так!

Бася просто не может понять, в голове у нее это не умещается.

– Ох, кажется мне, что очень скоро мы поговорим по-другому, по-другому вы запоете, потому что, если вам это интересно, завтра приезжает директор, – сообщает Бася с солидной щепотью любезного садизма. – Мирек, вымой свой велосипед, а всем остальным провести уборку на столах, чтобы никаких карточек, бумажек, ручек, листовок, носовых платков – короче, ничего такого, и еще прошу поддерживать порядок в служебном помещении, чтобы я там не видела кружек с недопитым чаем, недоеденных бутербродов, никаких крошек, грязных следов, кучи одежды на вешалке и тому подобного, все должно блестеть, я ясно выражаюсь? Мирек! До тебя что-нибудь дошло? Да? О чем я только что сказала?

– Чтобы поддерживать чистоту?

– Чтобы соблюдать чистоту! И не спорь со мной! Здесь я приказываю. А ты, Госька, купи пирожных и хорошего кофе, пусть директор видит, что наше отделение можно ставить в пример как образец, и пусть только кто-нибудь пожалуется директору, пусть только кто-нибудь скажет, будто ему что-то не нравится, я тут же буду знать, кто это. Думаете, директор мне не скажет? Директор мне все рассказывает.

Одно утешение – пятница. Пятница? Какая, к черту, пятница? Тоже мне шуточки. Пятница будет, но только через четыре дня.

– Мирек, – говорит Бася, – сделай мне чаю, ну, ты сам знаешь, какой, с тремя ложками сахара.

– Бася, с тремя? – переспрашиваю я, делая вид, будто забочусь о ее фигуре.

– А что такое? Чего спрашиваешь? Раз я сказала три, значит, три, я всегда кладу три ложки сахару, и в бедра у меня ничего не идет, видно, такая у меня от природы конституция.

Ага, угу, три, ты не придешь к системе, система придет к тебе, придет, войдет и в бедра не пойдет.