Поярков Владимир Евгеньевич
Шрифт:
— Евгений Михайлович, я не романтичная натура, мне они не интересны. Но… хорошо, согласна…прочитайте… Хотя бы одно стихотворение, для того чтобы иметь хоть какое-то представление о вашем творчестве, — сдалась Вера и, налив очередной бокал пива, приготовилась слушать.
— Название еще не придумал. А текст уже почти готов, вот слушайте…
Позволь признаться мне, моя душа! Вчера поспорил с юным Купидоном, Что без его молитв тебя влюбленной Смогу я сделать сам без лишнего труда. Он не поверил мне и, шумно веселясь, Побился об заклад на лук златой и стрелы, Что мне с той девой неприступно-смелой Не совладать — а хоть бы смерклись небеса! Глупец стрелы своей палящий солнцем луч В тебя рукой уверенной направил и пустил, Но тот от стана твоего беззвучно отскочил, Взор ангельский подернув тенью черных туч. И Купидон, не признавая пораженья своего, Все целил той стрелой в тебя еще стократно, Но солнца луч к нему летел стократ обратно, Глупцу сиянья жаром обжигая руку и чело. Но вот я взял тот лук с блестящей тетивой, И яркую стрелу, что неземной любови полна, Отпустил, и вдруг она, против желаний Купидона, Души твоей гранит разбила Света и Любви волной. И только перышки лебяжьи, что опереньем Несущему Любовь лучу досель всегда служили, Вокруг тебя неторопливо-сонно закружили…— Вот на этом месте я и застрял… Как-то не идет дальше…, — чуть расстроено сказал Евгений Михайлович.
— Творческие муки, значит… Ну, вы поэт, вы и думайте, но про переводы всё-таки не забывайте… Удачи вам в творчестве. До свиданья, — сухо попрощалась Вера, не дав никакой оценки прочитанному стихотворению.
Утром пыталась проваляться в кровати хотя бы до одиннадцати. Ничего из этого не вышло — многолетняя привычка вставать рано дала о себе знать. Выпив чашку кофе, вышла на лоджию, потянулась; посмотрев на ясное небо и редкие облака, задумалась: «С этим финансовым кризисом, похоже, скоро часто будет появляться свободное время — а девать его куда? Надо хоть какое-то занятие себе придумать. Вон, и переводчик этот в свободное время стихи сочиняет…».
Еще раз взглянув на облака, вспомнила из уроков природоведения их название: перистые.
«Перистые облака… а вчера ведь Нестеров читал стихи. И про перышки там от стрелы, и про женщину с каменным сердцем. Стихотворение у него так и осталось незаконченным… Любопытно бы узнать, что же будет дальше… хотя дальше он и сам не знает…» — вспоминала вчерашний разговор Вера. — «А я, кажется, поняла, как их надо дописать!» Не удержавшись, взяла телефон и быстро набрала его номер.
— Знаете, Евгений Михайлович, мне ваши стихи очень понравились, не понимаю, почему вы не можете их закончить? Последние четверостишия можно переписать так, чтобы у неё эти перышки всё-таки в сердце остались, и тогда она в него влюбится! Я так думаю…
— Да что вы говорите? — засмеялся Евгений Михайлович.
Краска бросилась в лицо, и Вера в эту секунду почувствовала себя глупой пятнадцатилетней девчонкой. По крайней мере, так показалось ей из-за его иронического смеха. Разозлившись уже на себя, сбросив звонок, кинула трубку на диван.
«Смеется еще надо мной! Тоже мне поэт…» — стало почему-то обидно, в душе вспыхнула злость и, не зная, на ком ее выместить, столкнула на пол ни в чем не повинный телефон.
Настроение было испорчено; она походила бесцельно по квартире из комнаты в комнату, но так и не нашла себе занятие. Решила ехать к себе в офис.
Вышла из дома, завела автомобиль и скоро уже была в своей фирме. Пройдя мимо пустых комнат, вошла в кабинет. Усевшись в кресло, увидела ту злосчастную надпись в ежедневнике. Опять вспомнился иронический смех Нестерова.
— Слышь, Тань, а этот Евгений, твой протеже, которого ты привела… — спросила Вера, позвонив к подруге.
— Переводчик, что ли?
— Да, я про него говорю. Кто он такой вообще? У него семья-то есть?
— Раньше была, но конкретно не спрашивала, а тебе это зачем?
— Договор с ним прервать хочу… другого возьму… вон, студентов сколько… — голос Веры начал дрожать.
— Верка! Да что с тобой?! Что случилось? При чем тут он? Семья его?
— Да ни при чем… ходит три года в одной той же куртке… бесит он меня…
— Вера, ничего не понимаю — при чем тут куртка?
— При том… все, пока…
Сидеть абсолютно одной в офисе оказалось еще скучнее. Решила ехать опять домой, благо личный автомобиль позволял перемещаться хоть куда и в любое время.
— Слышь, шалава! Те кто права дал? — молодой парень в черных маленьких квадратных очках крикнул ей из праворульного «паджерика», стоящего рядом на светофоре. — Скачешь, как коза, из ряда в ряд!
Стало совсем обидно. «Мало того, что этот с утра со своим идиотским смешком, так еще и совсем сопляк шалавой обзывает!» — слезы брызнули из глаз. «Да что за день такой? Сговорились все против меня, что ли? Шалава… я тебе покажу шалаву!»
Тронув с перекрестка свою «Мазду», пристроилась к этому джипу — как говорят, села на хвост. Видно было, как парень обеспокоенно поглядывал в зеркало. Первая мысль была треснуть ему в зад, — а там хоть трава не расти! Но расстроенное женское сердце хотело другой мести.
Наконец-то джип свернул в сторону парковки магазина. Встав неподалеку от него, хотела выскочить и нахлестать этого хамоватого молокососа по темным квадратным очкам складным зонтиком, лежащим на заднем сиденье. Но парень, щелкнув электронным замком, уже стал подниматься по ступенькам в магазин. Уезжать просто так не хотелось, и тут ее взгляд привлек очень пожилой мужчина, сосредоточенно ковырявшийся в своих стареньких «Жигулях». Он подкручивал длинной тоненькой отверткой карбюратор, настраивая его, как музыкант — на слух.