– Спокойной ночи, солнышко! Слушайся папу, – споткнувшись на слове «папа», напутствовала воинственная мать.

– Мамочка, ты куда? – оживился Степка.

– Мне надо съездить в одно место.

Егор насторожился – куда это ее понесло на ночь глядя? Но удержался от вопросов.

– Возьми ключи, – спокойно предложил он.

– Спасибо, – буркнула Вика, выходя из кухни.

Вика разыскала Вовкин «ровер», припаркованный ночью Егором, и, аккуратно вырулив со стоянки, поехала колесить по Москве.

Ей очень хорошо думалось за рулем, особенно в такие часы: воскресенье, вечер, машин мало, и можно бездумно крутить по любимым улицам, расслабляясь и не мешая мыслям.

Вика чувствовала, что ей просто необходимо подумать и хотя бы ненадолго остаться одной. А эти пусть сами, мужской компанией разбираются.

«Очень хочется побыть папой? Так вперед! Давай зубы почисть ребенку, попку подотри, сказку на ночь расскажи, ответь на все бесконечные вопросы!»

Остановившись возле светофора, на красный, она поймала себя на ворчливой злости и удивилась.

«Странно, я же все эти годы хотела, чтобы у Степки был папа. Родной, любимый, именно этот папа. Так что же это я? Неужели ревную?»

Она кивнула, честно признаваясь самой себе: «И ревную такой вот внезапной прямо любви-прелюбви! И я ужасно, тяжело и безысходно обижена! Черт бы тебя побрал, Егор Князев!»

Когда они с трудом оторвались друг от друга, наверное сто раз поцеловавшись в прихожей «последним, прощальным» поцелуем и Вика закрыла за Егором дверь, она еле дотащилась до разгромленной кровати и плюхнулась на нее, сразу уснув. Утром, завтракая, она решила, что прямо сейчас напишет ему первое письмо: здорово же – он приедет на место и сразу получит письмо!

Егор написал адрес четкими печатными буквами, вернее, по большей части цифрами. Несколько раз он объяснял ей, что с ним можно связаться только посредством писем, ни по телефону, ни каким другим способом, к сожалению, это сделать невозможно. Он бы и мог до нее как-то хоть иногда дозваниваться, когда будет на основной базе, но у нее нет здесь телефона и нет сотового, значит, только письма.

У Вики в этой квартире, доставшейся ей от бабушки, увы, не было телефона, зато была полная свобода, а теперь и радостные воспоминания.

Егор предупреждал, что писать он сможет редко, что полевые госпитали находятся в такой… что ни в сказке сказать ни пером описать, а там только работа, работа и сон. Если повезет, то часов семь-восемь сна.

Вика слушала, перекладывала бумажку с загадочными цифрами, вместо названия города и улицы, с одного надежного места в другое, не менее надежное, а когда утром взяла лист в руки, то не знала, смеяться или плакать.

Листок был полностью залит красным вином, по большей части уже засохшим по краям.

Вино разлили, когда очередной приступ любви настиг их на полу и они задели небольшой сервировочный столик, на котором стояли бутылка и бокалы с недопитым вином. Этот столик на колесиках имел потайной плоский ящичек, в котором и лежала заветная бумажка с адресом, надежно спрятанная Викой. Они убрали и вытерли последствия страстей с проливанием вина, но только теперь она обнаружила катастрофические потери.

Большую часть написанного гелевой ручкой было невозможно разобрать: осталось несколько четких цифр и какие-то намеки на остальные знаки.

«Ничего, попробую что-нибудь придумать!» – оптимистично решила Вика и села писать письмо.

Когда десятое письмо вернулось к ней с пометкой: «Указанный адрес не существует», оптимизма у нее поубавилось, но решимость осталась. Она так и эдак меняла цифры, стараясь угадать, что же там было написано, и улыбалась, представляя себе, как будет смеяться Егор, когда прочтет о ее мытарствах.

Она с нетерпением ждала от него письма – узнать, как у него там дела, все ли в порядке, и, наконец, получить правильный обратный адрес, обозначенный четко и ясно.

Поняв, что беременна, она примчалась к маме поделиться радостью! Опешив от такой новости, мама тяжело опустилась на стул и спросила:

– А кто у нас отец?

В восторженно-повествовательной форме Вика рассказала все, все, все!

И про знакомство, и про сутки невероятной любви, и про глупый конфуз с заветным листком, в восторженных, разумеется, тонах влюбленной до невозможности барышни.

– Значит, он в Африке и писем не пишет? – уточнила мама.

– Он предупреждал, что будет редко писать, у него нет возможности!