– Чего он хочет? – спросила Маринка недовольно, но руку обоим пожала, даже улыбнулась.

– Да просто общается… Смотри, вроде зашевелились.

На поле, видно сосватавшем не одно поколение шоколадных зайцев, выстроилась длинная-предлинная шеренга женихов. Поодаль стояли, тоже в рядок, но не такой плотный, девицы, одетые в ситцевые платьица жизнерадостных оттенков и с пестренькими чалмами на головах.

– А прикид у них ничего, клевенький, – сказала Маринка и оглянулась. – Галина Пална, а почему они в платьях? Почти как у нас… Вон рукав-фонарик, типа в тренде…

– Так им, наверное, удобнее, – пожала плечами экскурсоводша, сидевшая чуть выше и в стороне. – Женщины более чутко следуют переменам в моде.

Тут девушки стали бить в ладоши и запели чуть дребезжащими голосами нечто призывно-ободряющее.

– То, что вы видите, – громко и нравоучительно произнесла Галина Пална, – является самым древним видом искусства – синкретическим, то есть когда артист и зритель – это одно лицо.

Тут на полоску, что осталась между противоположными полами, из большого ряда женихов поспешно, как на последний троллейбус, выбежали два расписных хлопца с копьями.

– О, щас метелить друг друга будут! – радостно объявил голос Витька, который почему-то пересел к ним со своего комфортного шестого ряда. – Кайф в натуре!

– Никто никого метелить не будет, – поморщилась Галина Пална. – Они будут…

– Ну да, «не будут»! Будут! – нахально возразил Витек и отпихнул руку Илоны, которая пыталась его утихомирить. – Стоило сюда петюкать, раз не будут!

Но африканцы действительно не стали друг друга убивать. Напротив, они, уловив призывный, с явно сексуальным подтекстом, ритм, принялись подскакивать на месте, с тщанием и удивительно резво, прямо с копьями в руках. Подпрыгнув раз пятнадцать, они быстро разбежались в разные стороны, а на их место уже спешили другие, тоже с горящими глазами и решительностью хоть помереть тут же, но жениться.

Так продолжалось довольно долго. Африканцы выбегали на середину, крутили свои тридцать два фуэте и разбегались, так и не зарядив сопернику в гузло.

– О, я понял, – удовлетворенно сказал Дима. – Тот, кто выше скачет, уходит направо, кто недоскочил, налево.

– Ага, типа квалификационных боев, – тоже обрадовался Витек.

– Все вы об этом, – поморщилась Галина Пална.

– А долго это будет продолжаться? – осведомилась Маринка сварливо.

– До вечера, – беззаботно ответила Галина Пална.

– Ого! – грохнула Маринка так, что на нее оглянулся полицейский, мотавшийся между полем и трибуной. – Ни фига себе! Да я тут рехнусь в натуре!.. До вечера! А потом что?!

– А потом массовая африканская свадьба с фейерверком и бассейн шампанского, – прошипела Илона, тоже, видимо, заскучавшая. – Я б эту…

Но она не договорила.

Тот тощий, пятнисто-рыжий скандинав, подозрительно примолкший на время, поставил опорожненную канистру с пивом себе под ноги, утробно, по-лошадиному всхрапнул и, на ходу вытягивая из джинсов рубашку, напролом перешагивая через скамьи и зрителей, ринулся на пятачок, где рьяно скакала очередная пара.

– Ой! – вскрикнул кто-то, на кого он наступил по дороге, и вслед скандинаву понеслись разнообразные варианты английского слова на букву «эф».

– Господи, а где ж их гид? – Галина Пална привстала и держась за щеку, будто у нее внезапно заболели зубы, стала шарить глазами по жиденько засаженным белыми сахибами трибуне.

Между тем скандинав, раздевшись по дороге, выбежал на середину между рядами туземцев, не преминув сделать враждебный выпад в сторону враз оробевших женихов. Там, на авансцене, скандинав принялся старательно скакать, но не по-суахильски, элегантно и сдержанно, но поочередно задирая ноги – как распутная канканеска из парижского «Мулен Ружа». Девичье пение почти сразу расстроилось, кое-кто из невест взвизгнул.

– Так, традиция международных скандалов получила свое развитие, – сквозь зубы проклокотала Маринка.

– Боже, да сделайте что-нибудь! – почти зарыдала Галина Пална, простирая руки к трибуне. – Махен зи этвас, битте шен!

– А че нам беспокоиться-то – он же не наш! – сказал Витек, сосредоточенно ловя скандинава мобильником.

– В котле или там, на вертеле, все-превсе «наши» станем, – поеживаясь, ответила Илона тихо.

К скандинаву уже подбежали те двое полицейских, а он, ловко увертываясь от них в прыжке, все скакал и скакал. Странно, но почему-то местным девушкам это понравилось. Они, уловив поначалу чуждый им ритм, начали ему похлопывать, а потом снова запели – что-то, очевидно, более подходящее к данному случаю.

– Да где же их гид?! – все бормотала Галина Пална, оглядываясь. – Где? Почему не остановят это позорище?

– А может, они дикарями отдыхают? Сами по себе, – предположила Маринка. – И почему позорище? Наш-то неплохо держится… Пока.

– Погодите, – решительно сказал Дима, вставая. – Как бы не допрыгался этот викинг…

Он двинулся к арене тем же почти путем, что и рыжий, только бросая по сторонам «вери, вери сори», добежал до скандинава и полицейских и стал что-то кричать рыжему. Но безрезультатно! Тот хоть и утомился, но продолжал прыгать, неловко, но высоко, поэтому, вероятно, слова Димины до него просто не долетали. Надо ли вам рассказывать, что Дима, как разумный человек, принял единственно верное решение – поддержать заданный алгоритм общения, и тоже стал прыгать. По гостевой трибуне и по рядам африканцев на плацу прокатился вздох восхищения – прыгал Дима ничуть не ниже, но гораздо изящнее, нежели развязный скандинав, и при этом еще громко, заметно перекрывая народный хор, вопил интеллигентным голосом на хорошем английском языке.