В одной из его анкет в графе «Род занятий» обнаружилась запись: «Хирург». Скорее всего, это было таким же блефом, как и его графство, но Острог попал в число подозреваемых. Ведь кровавый Джек ловко орудовал то ножом, то скальпелем и проделывал это виртуозно: всего за несколько минут точными движениями вырезать разные органы. Ясно, что это возможно, скорее всего, для врача. К тому же некоторые свидетели видели, как с места убийства убегал человек с саквояжем, похожим на тот, что носят врачи. Правда, наш ловкий Острог не стал дожидаться расследования и сбежал на континент. А вот всех врачей Лондона полиция тщательно проверила: вдруг кто-то из лекарей охотится за человеческими органами для опытов? Потом, конечно, копы поняли: в лондонских больницах и так можно взять любой орган без труда. Тогда под подозрение попали иностранцы (не мог же этого сделать британец!) и солдаты (надо же суметь убить!), фанатики-священники, ополчившиеся на проституток с точки зрения морали и нравственности, и сумасшедшие (такого же не сделаешь в здравом уме!). Дошло до того, что газета «Лондон ньюс» напечатала карикатуру: бравый Шерлок Холмс тычет пальцем в изумленную королеву Викторию: «У меня имеются все основания думать, что вы и есть Джек-потрошитель!»

Но почему же не смогли найти реального убийцу?! Может, просто потому, что не было одного маньяка, а было несколько разных убийств? Так же как не было одного автора писем – современные криминалисты уверены: их писали разные люди. В пользу версии о множественности Джеков в первую очередь свидетельствует поведение, нетрадиционное для маньяка: разные места убийств (то улица, то площадь, то комната), разные жертвы (то худые, то толстые, то молодые, то пожилые), разные почерки убийств (то горло перерезано, то внутренности вспороты). А ведь любой следователь скажет, что «серийники» всегда держатся одной манеры поведения.

Так что же это было?! Фантом большого города, враждебного человеку? Психоз людей, испуганных темными переулками, в которых человеческая жизнь не стоит и гроша? Некая эманация ужаса, феномен «чистого, неразбавленного» страха… Или это была расчетливая, жестокая, но такая увлекательная игра огромного мегаполиса, которому скучно и тошно до идиотизма? Не потому ли паника была какой-то ненатуральной? В самом деле, чего бояться – проституток убивали до того и будут убивать после. Только к концу того же 1888 года погибло еще больше десятка бедных созданий. Но о них никто не закричал. Действительно, зачем волноваться – игра в Джека Кровавая Рука уже закончена.

И надо признаться, игра стоила свеч. Улицы Лондона осветили фонарями, трущобы и ночлежки снесли, открыли бесплатные женские больницы, повысили социальные выплаты безработным. Словом, если бы Потрошителя не было, его следовало бы выдумать! Ну а разгадка этого кровавого преступления как истина – она всегда где-то рядом. И всегда – в тумане. Как в той незатейливой считалочке, которая пришла к нам прямо из лондонских трущоб: «Вышел Джекки из тумана, вынул ножик из кармана. Буду резать, буду бить – все равно тебе водить!» Вот мы до сих пор и «водим» – гоняемся за тенью собственного страха. А неуловимый Джек всегда будет обводить нас вокруг пальца, ведь он – порождение нашего собственного страха.

Эта история, пересказываемая тайком в начале ХХ века, выглядела малоправдоподобной. Но вот сенсация: она получила реальное подтверждение, о котором ныне уже написано во многих мемуарах.

Известно, что царствование последнего российского императора Николая II оказалось трагическим. На коронации Николая случилась трагедия на Ходынском поле, когда масса москвичей и приехавших на праздник людей погибла в давке. Потом было Кровавое воскресенье, из-за которого народ и окрестил царя Кровавым. Потом нахлынули революции 1905 и 1907 годов. Через десять лет страну настиг новый шквал, сначала в феврале, потом в октябре 1917 года.

Но известно и то, что император Николай II, хоть и считался в обществе правителем слабым, этаким монархом-рохлей, на самом деле обладал достаточным личным мужеством, чтобы справиться и с первыми революциями и даже отправиться на фронт во время Первой мировой войны. Конечно, иное дело, что из всего этого выходило, но храбрость была. С этим глупо спорить. Впрочем, было и еще кое-что: странная вера в то, что все образуется. Приближенные слышали и такую фразу императора: «До восемнадцатого года я ничего не боюсь!» При дворе это относили к глупой беспечности императора, к недалекому уму монарха. Но может, Николай не был ни беспечным, ни глупым, а просто знал, что ему предстоит?

Историки долго спорят: почему император вел себя так, а не иначе – не проявлял жесткости, даже нужной? Неужели он не хотел хотя бы спастись сам и спасти семью, ведь именно они, любимая жена и обожаемые дети, были главными в жизни российского императора?

В этих спорах была одна версия – неожиданная, мистическая. Но, как это и невероятно, она имела свое подтверждение. Ведь известно было, что предок Николая II, на которого, кстати, он был весьма похож, – император Павел I, оставил письмо своему потомку с пометой: «Вскрыть Потомку Нашему в столетний день Моей кончины». И еще было известно, что Николай II вместе с императрицей Александрой Федоровной это послание прочли.

Годовщину мученической кончины своего державного предка Николай II отметил 11 марта 1901 года. В Петропавловском соборе отслужили заупокойную литургию у гробницы Павла I. После службы Николай с супругой, императрицей Александрой Федоровной, с министром императорского дворца и своим адъютантом бароном Фредериксом, а также с небольшим количеством особо приближенных придворных отбыл в Гатчинский дворец. Там тоже отслужили панихиду, но уже более скромную – «домашнюю». На другой день, 12 марта 1901 года, Николай II объявил, что решился исполнить волю предка – вскрыть заветный ларец и прочесть послание Павла. Двор воспринял эту новость как очередное пусть и историческое, но развлечение. Придворные кавалеры и фрейлины, улыбаясь и шушукаясь, проводили царственную чету в особую залу. Там на покрытом темной бархатной скатертью столе лежал старинный ларец. Дворовые слуги уже успели вымыть и вычистить его, но привилегия открыть предназначалась, естественно, только венценосному потомку Павла. Только сначала государь тихонько прикрыл двери, чтобы ничей взор не смог ничего увидеть.